За час я снял квартиру и даже сторговался о скидке пятьдесят долларов в месяц. У меня оставалось еще восемь оплаченных дней на старом месте, и я уведомил Элизабет, что перееду в конце недели. Несколько раз в ту неделю я оставался с Тедди, и Кларисса не проявила желания пойти на попятную.
Теперь я покупал газеты каждый день и штудировал финансовый раздел. Я ревностно следил за облигациями, объединенными фондами и акциями и отмечал их движение. Движение — вот чего я терпеть не мог. Мне не нравилось, что сегодня у тебя, например, доллар, а завтра, например, восемьдесят центов, без всякого твоего участия. С другой стороны, идея, что сегодня у тебя, например, доллар, а завтра уже доллар двадцать, будоражила меня неимоверно. Я опасался, что когда мой доллар будет стоить восемьдесят центов, я буду грустить, а вдень, когда он будет стоить доллар двадцать, впаду в эйфорию, хотя мысль, что мне будут известны причины моих настроений, и пришлась мне по вкусу. Однако я отыскал другой вариант. Если я куплю облигации и дождусь их погашения, колебания стоимости меня не затронут; к тому же, мне понравилось, что дивиденды прирастают регулярно. Это означало, что мое настроение будет регулярно повышаться и к моменту погашения я дойду до экстаза.
Проводя серию собеседований с брокерами, я искал того, кто будет соответствовать моему требованию крайней занудливости. Я чувствовал, что чем брокер счастливее, тем он пройдошливее. Если он счастлив, значит, у него на уме — что-то помимо облигаций. Счастье означает, что он позволяет себе излишества вроде отпусков. А мне нужен был Скрудж Мак-Дак, который думал бы только о цифрах после запятой. И поскольку мое личное настроение зависит от личности, с которой я общаюсь, встречи с брокерами получались заупокойными. Чем мрачнее был брокер, тем мрачнее становился я, и нередко мы виток за витком оба погружались в бездну уныния.
Я побеседовал с четырьмя брокерами из нескольких фирм в районе Санта-Моники. Второй был нуден до очумения, и меня повлекло к нему, как на голос сирены, когда я встретился с его соперниками. Его звали Брендон Брейди, и он был настолько уныл, что, я уверен, его слегка подташнивало от ритмической аллитерации в собственном имени. Окончательно я остановился на Брендоне не из-за его бесцветности, но потому, что проникся тем, какой у него узкий, а следовательно, дотошный и математический ум. Я сидел с другим брокером, чья тоскливая индивидуальность соперничала с Брендановой. На основе одной заунывности выбрать было бы очень трудно. Но когда этот брокер разворачивал передо мной свои планы, то начал с предложения купить десятилетние облигации, срок которых начинался в следующую среду.
— С покупкой десятилетних облигаций в следующую среду есть одна проблема, — сказал я.
— И какая же?
— Если я куплю облигации в следующую среду, через десять лет их погашение придется на субботу, но я не смогу обналичить их до понедельника. За два дня я потеряю проценты.
Он сверился со своим компьютером, а затем поглядел на меня, как будто я — моя восковая копия: с виду вроде человек, а вот поди ж ты.
Так всё и решилось. Я вернулся протестировать брокера номер один, который допустил ту же оплошность. А вот Брендон, которому я предложил купить облигации в следующую среду, вынул калькулятор, с клацаньем пробежался пальцами по кнопкам и сильно нахмурился.
— Так, — сказал он. — Похоже, нас здесь надули. Почему бы не подождать несколько дней и не посмотреть, какие облигации подвернутся еще?
Я понял, что передо мной — мой человек.
Вход Клариссы и Тедди в новую квартиру был библейским. Их словно привели в землю обетованную. Солнечные пятна ковриками расползлись по всем спальням, я украсил все пустующие углы дешевыми растениями — как в каталоге по дизайну интерьеров, который нашел у себя в почтовом ящике. Я проводил Клариссу по всем комнатам, и она восхищенно вздыхала в каждой, что мне доставляло удовольствие. Я включил в бюджет ровно столько мебели, чтобы квартира была функциональной, так что помещение выглядело несколько голым. Но если мой двенадцатилетний план сработает, наличные потекут, как песок в песочных часах. У Клариссы имелась кое-какая мебель — она напрягла приятеля с пикапом ее перевезти, и пестрые пожитки Тедди быстро распространились по всей квартире. Кларисса установила телефон, на который я подозрительно косился, но в итоге забыл о его существовании. Мало-помалу дом заполнялся, несколько фотографий в рамках — и к концу месяца он выглядел семейным очагом. Разве что.