Радость моего общества

Она сбросила скорость и остановилась. Механический гул двигателя уже воспринимался как тишина, но, когда мы вышли из машины, бескрайняя глубокая тишина ночи потрясла нас обоих. С Тедди на руках я прислонился к машине и показал Большую Медведицу, потом Полярную звезду, потом Юпитер. Краем глаза я заметил метеор, но Кларисса не успела обернуться. Ни я, ни Кларисса не разговаривали, но это молчание отличалось от скованности, что была в машине. Воздух был холодный и колкий, но его пронизывали внезапные порывы знойного ветра.

Пришлось проявить изрядное актерство, чтобы Кларисса не заметила, что мои губы двигаются с трехсекундной задержкой, пока мозг пытается устранить букву "е" из того, что я собираюсь сказать.

Вот что я хотел сказать: "В "Венце Розы" есть свободная трехспаленная квартира. Не хотите ли вы с Тедди поселиться в ней вместе со мной?" Но фраза была нашпигована "е". Так что я присел на краю машины и изрек:

— Я ходил на просмотр в дом напротив — там большая квартира. Думаю снять. Можно пожить на пару — смотри сама. Я бы нянчился с ним, пока ты учишься. — Повисла долгая пауза. — Вам — своя просторная комната. Надо поспать — я к малышу встану, ноль вопросов.

Я никак не мог придумать, что еще сказать, хотя мне хотелось болтать и болтать, чтобы не пришлось выслушивать ее ответ.

— Сколько это стоит? — спросила она.

— Я буду платить за квартиру, за продукты и тэ дэ. Ты доучишься.

— Зачем тебе это? — спросила она.

Затем, что я псих. Затем, что я одинок. Затем, что я люблю тебя. Затем, что я люблю Тедди.

— Это кстати для нас обоих. Я бы нянчился с ним, пока ты ходишь в школу.

— Я подумаю?

— Само собой, — сказал я.

— Всё пополам? — сказала она.

Она имела в виду "пополам" и — всё. Я кивнул, и мы снова сели в машину.

Через двенадцать часов она произнесла:

— Я думаю, у нас может получиться. Ты уверен, что не против?

— Я — за.

По дороге от бабушки шло сплошное нагнетание зелени, окончившееся у дома.

Чахлый кустарник Южного Техаса сменился кактусами, которые сменились редкими оазисами Аризоны, которые сменились дубами и соснами Калифорнии, которые преобразовались в бордюры и улицы. Когда мы наконец затормозили у моего подъезда, я выставил ногу из машины на траву и сказал:

— Зеленеет, редеет, перемелется, длинношеее.

Кларисса посмотрела на меня как на сумасшедшего.

В последующие несколько дней все мои привычки навалились на меня с такой силой, будто я им задолжал.

* * *

По возвращении меня ожидало два письма. Одно — от моей сестры, любезное, но краткое— сообщало мне о бабушке и нашем наследстве, другое — от юридической фирмы из Сан-Антонио — сообщало мне о том же. Письмо Иды, хоть и не такое прочувствованное, как бабушкино, все же было проникнуто той же добротой, и я написал ответ, извинившись за годы молчания и перечислив некоторые из своих основных заскоков, чтобы она могла меня лучше понять. Письмо у меня получилось такое хорошее, что я его скопировал и отослал заодно в юридическую фирму, хотя позднее осознал, что они могли использовать его против меня в суде и попытаться оставить себе деньги. Но они не стали.

Табличка "сдается" по-прежнему красовалась у "Венца Розы". Но я не хотел предпринимать никаких шагов, пока на руках не будет наличных, а деньги, само собой, добирались до меня не одну неделю. Мне нужно было удостоверить свою личность, что составляло трудность. Я считал, что мой аргумент — "я это я, а то кто же?" — был убедителен, но от меня хотели другого. Нужно было подтвердить родство. Документы у меня были расплывчатые. Имелись водительские права, а свидетельство о рождении куда-то запропастилось. В конце концов, в юридической фирме решились: деньги им, кроме меня, отдать было некому, и моя сестра высказалась за меня, так что долой проволочки — деньги на бочке.

Теперь у меня была реальная причина позвонить Элизабет, Королеве Недвижимости. Не имея телефона, я взял адрес ее компании и пошел туда, хотя маршрут оказался умопомрачительным. Интересно, думал я, если на него взглянуть с самолета, не покажется ли, что я вывожу свое имя? Почти отчаявшись, я наткнулся на переход для инвалидов, где были срезаны бордюры, и, как по трапу, перебрался по нему к Элизабет в квартал. Я оставил записку, где говорилось, что квартира меня заинтересовала.

Она подъехала через несколько часов, и я сбежал по лестнице прежде, чем она добралась до моей двери. У Элизабет, должно быть, выработалось изощренное чутье на богатство, ибо она стала относиться ко мне как к полноценному клиенту, который купается в деньгах, хотя я был уверен, что мое поведение не изменилось никак. Даже после того, как ей пришлось прокатить меня на другую сторону улицы, куда было от силы шагов двадцать, она держала профессиональную марку и не выказала возмущения. А может быть, уловила мое к ней равнодушие и попыталась снова меня завлечь.