Радищев

Путешественник на почтовых мчится дальше—навстречу новым фактам. Новгород наводит на размышления о естественном праве; выводы неутешительны: «Вопрос: в естественном состоянии человека какие суть его права? Ответ: взгляни на него. Он наг, алчущ, жаждущ. Все, что взять может на удовлетворение своих нужд, все присво-яет. Если бы что тому воспрепятствовать захотело, он препятствие удалит, разрушит и приобретет желаемое. Вопрос: если на пути удовлеторения нуждам своим он обря-щет подобного себе, если, например, двое, чувствуя голод, восхотят насытиться одним куском, кто из двух большее к приобретению имеет право? Ответ: тот, кто кусок возьмет. Вопрос: кто же возьмет кусок? Ответ: кто сильнее.— Неужели сие есть право естественное, неужели се основание права народного!—Примеры всех времян свидетельствуют, что право без силы было всегда в исполнении почитаемо пустым словом.—Вопрос: что есть право гражданское? Ответ: кто едет на почте, тот пустяками не занимается и думает, как бы лошадей поскорее промыслить».

Путешественнику уже слишком хорошо знаком встреченный в Новгороде жульничающий купец Карп Дементьевич с его опорой не только на естественное, но и на вексельное право. Вновь, неожиданно для себя, он обнаруживает противоречие: вексельное право, введенное правительством как закон, есть не. что иное, как законом разрешенные обман и жульничество. «Введенное повсюду вексельное право, то есть строгое и скорое по торговым обязательствам взыскание, почитал я доселе охраняющим доверие законоположением; почитал счастливым новых времен изобретением, для усугубления быстрого в торговле обращения, чего древним народам на ум не приходило. Но отчего же, буде нет честности в дающем вексельное обязательство, отчего оно тщетная только бумажка? Если бы строгого взыскания по векселям не существовало, ужели бы торговля исчезла? Не заимодавец ли должен знать, кому он доверяет? О ком законоположение более пещися долженствует, о заимодавце ли, или о должнике? Кто боле в глазах человечества заслуживает уважения, заимодавец ли, теряющий свой капитал, для того, что не знал, кому доверил, или должник, в оковах и темнице. С одной стороны легковерность, с другой—почти воровство. Тот поверил, надеяся на строгое законоположение, а сей... А если бы взыскание по векселям не было столь строгое, не было бы места легковерию, не было бы может быть плутовства в вексельных делах...» Разоблачение вексельного «права» обладает такой убедительной силой, что путешественник с тоской должен констатировать: «Я начал опять думать, прежняя система пошла к чорту, и я лег спать с пустою головою».

В Бронницы путешественник приезжает полный смятения: он молится, взывая к богу, прося о помощи; он теряет прежнюю систему, и это страшно. Что будет впереди? Заставить себя отвернуться от фактов и слепо верить прежнему он не может. «Рассудок претит имети веру и самой повести; столь жаждущ он убедительных и чувственных доводов» («Бронницы»). И еще с большим вниманием он присматривается к этим доводам. В главе «Зайцево» Крестьянкин рассказывает ему историю своего единоборства со всей существующей системой крепостнического государства по поводу процесса, в котором очевидная справедливость была на стороне обвиняемых крестьян. Угрозы, подкуп—все было пущено против Кре-стьянкина, лишь бы не допустить справедливого приговора, не допустить торжества правды. Дворянское общество, среди которого жил Крестьянкин, его судебное начальство требовало не справедливого, а классового суда в интересах дворян, и когда он, Крестьянкин, запротестовал, отстаивая права крепостных, рассматриваемых им как граждан без различия их состояния, его объявили опасным человеком, вынудили подать в отставку.

Перед героем развернулась страшная картина узаконенной несправедливости и произвола у всех на глазах в интересах господствующего класса; чувственные доводы делали свое дело. Глава заканчивается описанием состояния героя: он сидит на камне посреди пыльной дороги, чертит «на песке фигуры кой-какие» и думает тяжелую, горькую думу.

Задуматься есть отчего: перед путешественником ужё не только разрозненные факты, которых нельзя опровергнуть, но живой человек, возмущенный всей системой этих фактов, убежденный, что мир полон пороков, несправедливостей, и в то же время верующий, что нет смысла в одиночной борьбе, что остался единственный путь— смириться и уйти прочь.

Родительское напутствие, услышанное им от крестец-кого дворянина («Крестцы»), заставляет подумать о себе: если есть люди честные и мужественные, восстающие против несправедливости, нравственно чистые, то каков же он сам? Картина, нарисованная в «Яжелбицах», помогает путешественнику посмотреть на себя глазами Крестьян-кина и крестецкого дворянина. И он с ужасом видит, что моральная грязь и нравственная нечистоплотность общества присуща и ему, члену этого общества.