Радищев

Коренным образом изменяется творчество Фонвизина, достигая вершин дворянского политического радикализма. «Письма из Франции», «Придворная грамматика», «Недоросль», «Вопросы» сочинителю «Былей и Небылиц», наконец совместно с Паниным сочиненное «Рассуждение об истребившейся в России совсем всякой формы государственного правления» (так называемое «Завещание Панина»)—один из самых сильных до-радищевских обличительных документов XVIII века,—все эти произведения резко направлены против екатерининского само-державства.

Ненавидя деспотизм Екатерины и сочувствуя бедствующему в рабстве народу, негодуя на политику, разоряющую страну, Фонвизин в то же время ограничен в своем радикализме. Трезво оценивая политику Екатерины, он ясно понимал безрассудность своих надежд дождаться исправления положения ее волей. Но вместе с тем, не имея сил порвать с основами дворянского мировоззрения, он беспрестанно развивал излюбленную свою мысль об идеальном монархе, власть которого ограничена законами. Оттого в его творчестве перемежаются «Слово похвальное Марку Аврелию» с сатирой «Придворная

Грамматика», «Недоросль», в конце которого содержалась утопическая апелляция к Екатерине, с резким и категорическим «Рассуждением», которое опять-таки было не чем иным, как обращением к монарху, на этот раз—к Павлу. И вместе с тем совершенно очевидно, что в этот период все помыслы Фонвизина обращены к борьбе с деспотизмом.

В 80-х годах Новиков развертывает свою огромную по размаху, небывало разностороннюю издательскую деятельность. Критикуя и обличая в своих изданиях крепостнические порядки, он не поднимался, однако, до сознания необходимости уничтожения самодержавия, как политического строя, при котором неизбежны и рабство, и произвол, и взяточничество, и беззаконие. Он не понял и не принял восстания Пугачева. Как истый просветитель, он верил в силу просвещения, считал, что воспитание есть то «всеобщее врачество», которое обновит мир, есть та сила, умело используя которую, можно покончить с бедствиями и ужасами крепостного права. Состоя в масонской ложе, он сумел сохранить свою независимость от ордена, отверг мистические бредни орденских начальников и, верный своим просветительским убеждениям, использовал масонские связи, деньги «братьев» для создания в Москве замечательного книгоиздательского центра. На протяжении целого десятилетия он действовал с исключительной активностью, объединив вокруг своего предприятия сотни людей — писателей, переводчиков, ученых, редакторов, распространителей книги и т. д., издавая сотни нужных России книг по разным отраслям знания, газету, насыщенную политикой, несколько журналов, из которых наибольшее значение имели «Московское издание» и «Прибавление к «Московским ведомостям», включавшие в себя не только литературные, но и философские, и политические «материи».

Наблюдая рост активности передовых русских писателей в эти годы, Радищев отлично видел слабую сторону политического сознания деятелей, возглавлявших антиправительственный лагерь русского общества. Сильные своей критикой, своим обличением социального зла русской жизни, они были беспомощны в решении вопросов положительной программы. Радищев был практическим деятелем, он считал: мало обличать зло,—его надо

е&

уничтожить. Что же предлагали просветители типа Новикова и Фонвизина? Попрежнему уповали на монарха. Правда, они давно поняли, что Екатерина никогда не осуществит их программы, и в то же время всем своим творчеством, всей своей деятельностью вселяли надежду, что можно изменить положение лишь вмешательством правительства, что монаршая воля—единственный путь к спасению. Это было, с позиций Радищева,, заблуждением, «умствованием», тем более опасным, что оно разоружало русское освободительное движение, вредило великому делу ликвидации крепостного права. Вот почему он считал «полезным труд писателя», который, «обнажая шествие наших мыслей к истине и заблуждению, устранит хотя некоторых от пагубные стези»; «блажен писатель, —говорил Радищев, —если творением своим мог просветить хотя единого».

Вот почему писательская трибуна нужна была Радищеву не только для прямой и открытой борьбы с самодержавием. Предстояло вывести передовую русскую мысль из тупика, развеять навсегда, как «бредни», как «полет невежества», всевозможные мечтания о «добром», «мудром», «просвещенном» царе, обогатить политическое сознание современников революционной теорией.

VI

Как писатель Радищев примыкал к тому литературному направлению, которое получило в науке наименование сентиментализма. Установив этот факт, исследователи направляли свое внимание на Запад: там родина сентиментализма, там и следует искать ключи к русскому сентиментализму. Традиция изучения литературного наследия Радищева через призму практики французских и английских сентименталистов, установление их общих корней и общей эстетики—традиция давняя и, к сожалению, не только дожившая до наших дней, но и прочно удерживающая свои позиции именно сегодня.