Радищев

Между прочим в употреблении слова «мщение» сказался демократизм Радищева. Проповедуя революцию, призывая русских крепостных «избить дворянское племя», возвести самодержца на плаху, он говорит языком, понятным широким массам народа. Книги его они не могли прочесть,—это Радищев отлично знал. Но слово «мщение» сходило с их страниц, становилось лозунгом, ясной программой действий, вдохновляющим на великое и правое дело. Поэтому, употребляя разные термины: возмущение, мщение, восстание, Радищев всегда подразумевает одно—революцию, вооруженную борьбу крепостных против своих угнетателей, ниспровержение устоев феодального государства и утверждение республики свободных тружеников. Таким образом «мщение» включает в себя й момент великого созиданйя, когда мстители, расйра-вившись с «венчанным злодеем», будут творить новую государственность, новые социальные отношения, новую культуру. Употребление этого термина в радищевской теории революции, следовательно, объясняется конкретно историческими условиями той эпохи, пропагандистскими задачами Радищева.

Пугачевское восстание решило вопрос и о будущей культуре, о ее творцах. Господствующая дворянская теория утверждала, что культуру создают избранные. Именно это обстоятельство и оправдывало справедливое, по мнению господствующих классов, общественное разделение на трудящееся большинство и управляющее меньшинство. Это меньшинство творило искусство, создавало науку, литературу, управляло государством, организуя в нем жизнь. Народ, мужик, мог лишь только пахать.

Еще до пугачевского восстания в русских сатирических журналах и в новиковском «Трутне» в частности писалось о нелепости и дворянско-своекорыстном характере этой теории. Эпоха Петра, богатая фактами массового народного творчества во всех областях жизни, многогранная могучая деятельность гениального Ломоносова, политические речи крестьянских депутатов в Комиссии по составлению нового Уложения и многое, многое другое позволяло Радищеву критически отнестись к этой реакционной теории. Но крестьянская война за вольность радикально и коренным образом раз навсегда покончила с нею.

Многочисленные стихийные бунты, беспрестанно возникавшие в России, ограничивались всегда лишь уничтожением своих мучителей. Поэтому многие дворянские идеологи старались доказать, что восстания крепостных бессмысленны, творчески бесплодны и что они лишь сеют разрушение. И вот именно в восстании, несмотря на всю его стихийность, Радищев увидел творчество народа. Пугачев не только сражался с екатерининскими генералами, чинил суд и расправу над помещиками и царскими чиновниками, не только разрушал старые, ненавистные народу порядки.

Во главе восстания был штаб—«Военная коллегия». Он состоял из людей, выдвинутых народом, из «мстителей», и именно мщение проявило в них доселе дремавшие духовные силы, таланты, нравственные качества. Вчерашний беглый крепостной Хлопуша стал страстным «прорицателем», «возмутителем», воодушевлявшим своими речами обездоленных, стал незаурядным полководцем. Рабочий Белобородов стал полковником, принял командование артиллерией; крестьянин Михаил Шигаев—продовольственным комиссаром армии; казак Иван Чика-Зарубин— одним из организаторов военных отрядов, ближайшим помощником Пугачева. Да и сам Пугачев, вчерашний казак, по бедности ходивший наниматься в работники к богатым хозяевам, стал государственным деятелем, вождем восстания.

Указы Пугачева свидетельствовали о попытках организации новых экономических порядков. Штабом Пугачева отменялось крепостное право, даровалась вольность, жаловалась земля, отменялись старые подати и назначались новые налоги, нужные для ведения войны, делались попытки создания своей администрации. Все эти факты были известны Радищеву. Несомненно, все эти мероприятия не могли изменить общего, стихийного характера движения. Но вместе с тем они были объективным, реальным и документально достоверным свидетельством творческих возможностей народа. Восстание продемонстрировало и готовность и способность самого народа не только освободиться от своих мучителей, но и своими руками создать новую государственность, новую культуру. Все это позволило Радищеву понять: именно восстание есть наивысший акт народного творчества. Такое понимание отьрывало широкие перспективы. Дворянство, отчаянно защищавшее свои права на чужой труд, установившее режим рабства и деспотизма, превратилось в паразитический, антиобщественный класс. Народ, во имя «святой вольности», украденной дворянством, доведенный до крайности тяжестью порабощения, восстает. Осуждая режим рабства, ненавидя угнетателей, Радищев именно в годы ожесточенных боев народа с палачами и мучителями решительно порывал со своей средой. Опыт восстания воодушевлял его глубокой, проникновенной верой в светлое будущее России. Народ своей борьбой за вольность утвердил убеждение Радищева, что именно он есть истинный субъект истории, ее хозяин, ее создатель и творец.

Все это поставило перед Радищевым глубоко личный