Фракталы организуются в целенаправленные потоки, которые составляют ткань трансляции. Эти волны абсурда, цепочки намеков и ускользающих от дешифровки кодов формируют главное содержание информационной среды, в которой пребывают пост-люди и пост-вещи. Лабиринты бессмысленных ассоциаций, самоотрицающих и заведомо невыполнимых приказаний, мерцающих полуистин складываются в непрерывное вещание, которое бесперебойно транслируется по сети. В этом вещании точно так же как и во всей виртуальности есть фокусы – присутствие демона (событие, случайное сочетание цветовых и звуковых колебаний и т.д.), и есть энтропические спады, где пост-человеку сообщается обескураживающе стерильная ерунда. Все происходит на одном дыхании и в ритме, исключающем рефлексию. Реакция требуется безотлагательная, без задержки, и информируемый сливается с информацией, не в силах более разотождествиться с ней. Субъект и объект информации совпадают. Каждый становится «сам себе медиа», потому что потребляет и испускает нескончаемый и нетемперированный поток сырого или произвольного обработанного бреда.
Пост-медиа основано на принципе «тщетного символизма» (так называемая «wanton symbolization»), знак указывает на обозначаемое, которое отсутствует в сфере значений, и, следовательно, знак не обозначает ничего, кроме себя самого, и тем самым приобретает абсолютное значение сам по себе. Абсолюты «тщетного символизма» мультиплицируются, наползают друг на друга, заполняя все пост-пространство и вытесняют потребителя информации как субъекта. Это -- послание в стиле ленты Мебиуса, двигаясь по непрерывной поверхности внимание попадает на противоположную сторону знака, само того не замечая, и так длится до тех пор, пока обе стороны превратятся в одну, хотя всякий раз на противоположной стороне будет присутствовать темная симметрия, создающая иллюзорное ощущение гносеологической глубины.
Пост-медиа выливаются в атмосферный язык, амбиентный дискурс, который представляет собой сплошной нечленораздельный фон, выразительный и разнообразный белый шум.
Телевидение стремится сегодня к этому состоянию, загрязненному пока еще пятнами модерна – то тут, то там, мелькнет смысл или система, логика или структура. Фразы дикторов, комментаторов и телеведущих еще не до конца замкнуты сами на себя, не зациклованы и фрактализированы. Но скорее всего это в скором времени произойдет.
Как крот был символом капитализма (у Маркса), змея является символом постмодерна (Делез, Гваттари).
Пост-пространство постмодерна змеевидно, живо и неровно. Оно извивается, постоянно меняя конфигурацию как волны. Оно состоит из динамичных потоков информации. В этом пространстве располагаются новые страны (пост-страны), новые народы (пост-народы), новые континенты (пост-континенты), новые языки (пост-языки).
В постмодерне происходит стирание граней и сплавление разнородных контекстов. Одним из ходов постмодерна является смешение жизни и смерти, создание среды «мертвой жизни» -- «биос некрос». Синтез машины и организма в киборге отражает более фундаментальную линию синтеза мертвеца, покойника и живого существа. Тематика «undead», «неумерших» показательна для духа пост-модерна. Откуда пролиферация сюжетов в стиле «ночь скачущих трупов», «возвращение армии мертвецов» и т.д. Здесь голографически отражается процесс «уловления Левиафана», как экскавация премодерна, погребенного на заре Нового времени, всплытие архаических архетипов, которые тут же улавливаются в электронные сети мировой паутины.
Актуальность приобретают темы вампиризма, которые становятся модой. Неумершие покойники и неродившиеся по-настоящему дети (клоны) наполняют собой телепространство. Переход между жизнью и смертью становится самостоятельным и самодостаточным полем действия. Равно как переход между сном и бодрствованием. Привилегированной сферой культа становится некромантия, практики взываний к «бродячим влияниям», теням.
Мертвое и живое в постмодерне принадлежат одной плоскости, не разделены никакой границей – ни эмоциональной (ужас), ни символической (кладбищенская ограда). Так как жизнь теряет основание, смерть перестает быть ее антитезой (как в модерне), превращаясь в разновидность жизни. Как в современном политкорректном языке об уродах говорят как о людях с «альтернативной внешностью», так о покойниках скоро будут говорить как о «людях, в альтернативном состоянии», чтобы не задеть их или окружающих, которым предстоит то же самое.
Из постмодерна не возможно уйти даже в смерти, так как он простирает свое парадигмальное влияние на обе области, смешивая их в одно.