Дугин: Может и должна. Исчерпаны старые пути и старые путники. Но есть те, кто умеет летать, кто, нося в душе хаос, способны родить танцующую звезду. Их пути только начинаются. Ницше понимал неизбежность их прихода и относил к началу XXI века. Как раз все сходится, судя по календарю.
Вопрос "Человека": Какие силы могут “составить” эту новую программу, к сознанию или “реву подсознательного” они могут апеллировать?
Дугин: Программа составлена. Оно постепенно обнародуется. Движение есть, его присутствие в мире обозначено. Все под контролем. Есть и рев, и подсознательное, и соответствующая мозаика донных сил.
Вопрос "Человека": Даже человек последних времен может найти (создать?) себя, постигнуть свое предназначение . А может ли действительно он сотворить новую программу философии?
Дугин: Смотря какой человек.
Вопрос "Человека": Какой в этом процессе, на Ваш взгляд, может быть роль наук о человеке, науки вообще? И религии?
Дугин: Наука родилась как система догматов, отменяющих или, по меньшей мере, фундаментально реформирующих догматы религии. Поэтому «наука о человеке» -- это нечто слишком неопределенное. Религии имеют свои версии антропологии, и почти везде они считают, что человек приходит к концу времен к фундаментальному упадку. Поэтому религиозные антропологии в целом соответствуют тому взгляду, которого я придерживаюсь. Более того, мои взгляды основываются именно на религиозной антропологии. Поэтому ценность ее чрезвычайно важна.
Наука начала с того, что перечеркнула антропологию Традиции, отменила душу и т.д. Это совсем иная антропология, альтернативная и конфликтная. Наука – современная наука -- это антитеза религии. «Научная» антропология рассматривает человека как хитроумную машину. Вспомните Ламетри с его l’homme-machine, Декарта, Гарвея и физиологическую школу, Локка с его tabula rasa и т.д. И либеральная и марксистская версии антропологии основаны на отрицании души. Они тоже показательны и только подтверждают эсхатологию Традиции: приходит время, когда человек забывает о своем световом достоинстве и признает себя машиной. Поэтому наука о человеке в ее современном аспекте – доказательство дегенерации человечества и апокалиптичности Нового времени. Постмодерн в антропологии и перспектива клонирования доводят эту линию до логического предела. В этом ничего нового: все приходит к тому, к чему должно было прийти. Вначале человек отвергает религию и отрицает душу. Потом признает себя автоматом. Потом начинает сам делать человекопобных существ. Клон – это типичное «чудо антихриста». И современная наука о человеке последовательно ведет именно к этому.
Но «новая программа философии», основываясь на религиозной антропологии и доверяя только ей, рассматривает современную антропологию как важнейшее свидетельство об объективном процессе дегенерации. И не просто противопоставляет этому религиозную антропологию, но ставит перед собой вопрос: для чего полноценный человек Традиции превратился в современного урода с гамбургером в зубах и телепультом в изнеженной тупостью лапе? И отвечает на это по-ницшеански – «человек есть нечто следует преодолеть».
Человек становится недочеловеком в ту же секунду, как он отказывается быть сверхчеловеком. И поэтому у него есть одна программа -- завершить антропологию вовсе, подвести под ней решительную черту. И «мы» (кто «мы»?) увидим новые горизонты, новую землю и новые небеса…
Вопрос "Человека": Если “человека и мира больше нет…, выходит, можно и без них.” Но мир без человека пуст, а человек без мира – страшен. Из чего же создать “новые плотины жизни”?
Дугин: Новые плотины жизни надо ткать из золотых паутин сверхчеловеческих интуиций, из затопленных городов древнейших антеделювиальных смыслов, из прозрачных континентов недозволенного и исчезнувшего, из снежинок бесконечной радости, из выдубленной кожи того, кто не справился, из звездных слез, из нечеловека и немира, из чистого истока абсолютного бытия, для которого наши процессы пыль и ничто, и нужны лишь для размеренного божественного танца – по ту сторону и по эту сторону, потому что ни мира, ни человека нет и никогда не было…Только свечи и тени, и тонкие далекие звуки, зовущие наши хрустальные плавники в неизвестные им самим бездны. Которые призывают друг друга сквозь нас, помимо нас, вместо нас…
В гласе водопадов Твоих, in voce cataractarum.