В частности, формула «Сверхчеловека» у Ницше – это попытка описать Радикального Субъекта, попытка схватить эту уникальную реальность. Это и не прямой традиционализм, и не сверхгуманизм, это абсолютно иной ход, интуитивно ищущий прорыва в парадоксальную и страшную сферу новой метафизики. Поэтому Ницше на весь ХХ-й век предопределял философское сознание человечества. Но эта рефлексия прошедшего века практически ничего не обнаружила у Ницше главного. Его тома открыли, полистали сто лет и закрыли, а проблема Сверхчеловека, проблема трагического предельного ницшеанского космоса, неразгаданного ницшеанского мира осталась не тронутой, девственной. Поэтому Ницше и говорил о «Так говорил Заратустра», что книга «для всех и ни для кого».
Вернёмся к нашей точке, которая так фасцинирует наше сознание. Дело в том, что если эта точка не имеет никаких доказательств того, что она является вершиной светового треугольника, но, тем не менее, на этом настаивает, возникает фундаментальная возможность раздвоения, возможность дубля, поскольку другая точка, находящаяся на той же самой линии, так же имеет (или не имеет) основания претендовать на провозглашение себя этой вершиной, поскольку доказательного онтологического момента нет ни там, ни там. В связи с этим возникает то явление, которое можно назвать метафизическим дублем.
Тематика дубля, двойника, тени является вообще фундаментальной тематикой духовного мира созерцания. У гностиков она достигает уже полной отчётливой, может быть даже чрезмерно отчётливой формализации, когда гностики утверждают, что есть один мир, одна церковь, одно человечество, которые является тёмными и поддельными, и есть где-то другое человечество, другая церковь, другой мир, другой дух, которые накладываются на этот мир, не смешиваясь с ним, и они-то как раз подлинные. Таким образом, проблема дубля выходит на передний план у тех учений, которые наиболее пронзительно воспринимают тему эсхатологии, конца времён.
Очевидно, что Титин, этот бес преисподней, который потрясает нас вельми, особенно опасен в рамках христианского мировоззрения, поскольку он -- дубль, поскольку он претендует на копию, поскольку он анти-Христ, ведь сказано: «Лев Христос, но лев и антихрист».
Эта тематика дубля, тематика раздвоения по большому счёту становится центральной по мере того, как мы приближаемся к этой нижней точке «Парадигмы». И чем ближе мы к этой точке, тем серьёзней и фундаментальней проблематика дубля, а вот в самой этой точке она становится главной и центральной. И здесь я бы хотел высказать следующее подозрение. Тематика вампиризма, которая сегодня фасцинирует наше общество и нашу культуру, в своих метафизических корнях уходит именно в эту идею метафизического риска дубля. С одной стороны понятно, что вампиры – это образ тех, кто высасывает из светового треугольника его энергию в пользу тёмного, т.е. это тоже метафизический образ и он, действительно, крайне актуален: вампиризм – это одно из основных свойств современной культуры, современного социума, где тёмные инстанции высасывают из людей деньги, силы, ум, талант, время, мысли, внимание, удивление, желание, психику. Но гораздо важнее, что в метафизической проблематике тематика вампиризма приобретает характер дубля, поскольку кто-то один пьёт кровь кого-то другого. Антихрист питается кровью своей антитезы. Один лев пьёт кровь другого льва.
Вампиризм как форма дубля и свободного двойника становится важнейшей метафизической проблематикой эсхатологического контекста.
Теперь обратите внимание, в чём заключается парадокс: в том, что Радикальный Субъект, который является одной уникальной точкой из бесконечного множества столь же необоснованно, столь же произвольно, столь же волюнтаристски утверждает свою специфику, как и те, кто ему подражает, как и его дубли. И к тому и к тому можно применить очень сходную систему определений, грань между этими явлениями очень проблематична, очень размыта и очень неочевидна. Если бы это было не так, то драма эсхатологической битвы, эсхатологической метафизики не имела бы большого смысла.
Православная традиция, православная метафизика очень не любит -- в отличие от католической -- уподоблять антихриста и Христа, сопоставлять их, говорить об их симметрии, напротив, здесь всячески подчёркивается асимметричность Христа и антихриста. И не смотря на то, что есть определённое стремление дьявола или сатаны имитировать божество, но вот идея того, что антихрист будет подражать Христу, не сильно акцентирована, хотя бы потому, что мы, православные люди, ожидаем Христа во славе, на облацех, а антихрист рождается как человек, как сын погибели, не смотря на то, что вбирает в себя силу и мощь других, более фундаментальных онтологических дьявольских реальностей.