Рабы Тьмы (ЛП)

— Позволь ему говорить.

Фулгрим зарычал, стоило Лайаку вернуть ему дар речи.

— Я заберу твою душу и…

— Твой супруг уже выразил все необходимые угрозы. Я не жду, что тебе это понравится, брат. Ты всегда слишком кичился своим совершенством, чтобы увидеть, что ты должен подчиняться высшим силам и высшим целям. Ты будешь ненавидеть меня за это. Ты будешь презирать меня всей твоей бессмертной сущностью. – Глаза Фулгрима блеснули. Лоргар выдержал его взгляд со спокойствием мертвого штиля. – Да, ты будешь ненавидеть меня. Но ты будешь подчиняться, и этого достаточно.

Лоргар отвернулся и опустился на колени, коснулся пальцами окровавленной земли, а затем своих век, лба, подбородка, щек и висков.

— Мы должны уходить отсюда. Ты соберешь свой Легион и приведешь его на Улланор, где Гор объявил сбор. Мы явимся к нему и уничтожим.

Фулгрим начал качать головой. Лоргар резко выбросил руку вперед и вцепился в нижнюю челюсть брата. Белая плоть горела под хватом.

— Вот что будет, потому что ты теперь раб, Фулгрим, и боги вложили твою цепь в мои руки. – Пальцы сжались. Мышцы перекатывались под кожей раскрытых рук Фулгрима. – Эта сила не доставляет мне удовольствия, брат. Ты теперь священное создание, и я сожалею, что это необходимо, но не думай, будто я пренебрегу хоть одной возможностью остановить этот крестовый поход. – Он долго вглядывался в глаза Фулгрима и затем медленно, нежно поцеловал демона в лоб. Затем он отвернулся и направился к Лайаку.

— Спасибо, сын мой, - сказал он. – Я не видел никого, преданнее тебя. – Лайак склонил голову, но ему показалось, будто за собственными мыслями он услышал смех.

Сын… Сын…

Преданный… Преданный…

Он внезапно почувствовал, будто маска скалится ему своей внутренней стороной. Скалится так, чтобы никто больше этого не видел.

— Дай ему возможность действовать, но не возможность ослушаться, - бросил Лоргар.

Лайак поднял голову, его сознание сплетало паутину воли и приказа, влившуюся в Фулгрима через связи, что их соединяли. Демон–примарх изогнулся и заревел, сжав кулаки и напрягши мускулы. Он встряхнулся, за спиной развернулись шесть крыльев с идеально белыми перьям. Его тело было облачено в перламутровую броню.

Н’кари подошел к Фулгриму, ее бычий облик уменьшался и утончался, пока не превратился в грациозную фигуру, закутанную в красный шелк, с кожей цвета брюха акулы и черными сферами глаз. По середине головы тянулся вниз аккуратный гребень из кости и кожи.

— Куда бы ни пошел Принц Принцев, я пойду с ним, - сказала она. Его голос был мелодией, обещавшей блаженство и страдание. – Я привязан к нему. Прикажи ему – и я последую твоей воле. Я не подниму руку на тебя, ровно как не буду искать способ разорвать наложенные тобой путы.

Горло демона вспучилось. Хебек шагнул вперед, голодный меч, сплавленный с ним, дергался. Однако Н’кари не двигался, но кашляла и будто задыхалась секунду до того, как отрыгнул что–то на землю. Это что–то было покрыто жирной черной жидкостью и тяжело звякнуло, ударившись о камни. Лоргар подобрал предмет с земли, смахнув с него черную жижу. Это был зуб, длинный и заостренный, черный, блестящий. Свет отражался от него разноцветными вспышками. Лайак отметил, что его инстинкты пытались заставить его отвести взгляд, но затем он не захотел этого делать. Он знал, что это, даже обладал несколькими подобными, но никогда не получал их от столь возвышенного создания, как Н’кари. Это была пайцза[1], сделка, которой придали физическую форму. Для некоторых существ она принимала форму ржавого осколка клинка, для других – кусочка кости, для третьих – безупречной жемчужины. Тот, кто владел черным зубом, мог призвать Н’кари к себе, управлять им, а сам демон не мог напрямую причинить ему вреда. Не полный контроль связывания, но физический облик уз. Долговая расписка из Моря Душ.

Лоргар кивнул и отдал зуб Лайаку.

— Да будет так, - сказал он и посмотрел на Фулгрима. – Твой Легион должен быть собран.

Фулгрим уставил на него так, будто пытался сжечь взглядом. Затем он отбросил белые волосы и запрокинул голову. Его горло покрылось рябью, на нем раскрылись влажные красные жабры и надулись кожаные мешки. Фулгрим воззвал в пустоту. Этот зов не обладал настоящим звуком, но реальность вокруг Фениксийца вибрировала и размывалась, когда эта молчаливая нота набрала силу. Актея отшатнулась, тряся головой, из ее ушей сочилась кровь. Рабы клинка рычали, зубы их мечей скрежетали. Это был приказ, призыв к сбору, подобный вою, с которым волк обращается к своей стае. Он вызывал ощущения и образы, фрагменты кошмаров и наслаждения: вкус только что сорванного фрукта, хрип умирающего в удушающем страхе, тепло плоти на острие лезвия.