Рабы Парижа

— Повторяю, ваша светлость: деньги у вас есть. Только потерпите немного. Когда станете совершеннолетним, то сможете потребовать у герцога приданое вашей матери. Его вам хватит надолго.

Норберт остолбенел. Он впервые слышал, что у матери были деньги и что они могут принадлежать ему!

Новость нужно было обдумать.

После нескольких минут молчания юноша произнес:

— И все-таки это — не выход из положения.

— Почему?

— Я так воспитан, что никогда не смогу предъявить отцу какие бы то ни было требования.

— Да, конечно… Я вас вполне понимаю, господин маркиз. Герцог де Шандос в гневе ужасен. Но вам нет нужды говорить с ним об этом.

— Кто же это сделает вместо меня?

— Я.

— Ты? А кто ты такой? Герцог тебя и слушать не станет!

— Я — адвокат, ваша светлость. И умею заставить себя слушать. Это — моя профессия.

— Как же ты это сделаешь?

— О, это очень просто. Вы, монсеньер, напишете мне доверенность и заверите ее у нотариуса. Тогда я стану вашим поверенным и буду официально представлять ваши интересы. Это очень удобно, господин маркиз, особенно в делах между родственниками. Так что все образуется, подождите только вашего совершеннолетия.

— Я не могу больше ждать!

— А вы попробуйте.

— Я уже сказал, что покончу с собой, если не смогу сейчас же освободиться из-под власти отца!

— В таком случае я укажу вам другой способ. Пока вы несовершеннолетний, закон требует, чтобы у вас был опекун. Но это не обязательно отец. Обратитесь в суд, чтобы вам назначили другого, более соответствующего вашим желаниям. Такие дела рассматриваются в суде чуть ли не каждый день, так что нет ничего более банального, особенно среди аристократии.

Доман опять наполнил вином стакан Норберта.

— Если же суд не удовлетворит вашу просьбу, можно будет подать жалобу королевскому прокурору.

— Жалобу на герцога?!

— А почему бы и нет? На то и существуют законы, чтобы обуздывать власть, когда она переходит границы приличия. В том числе и родительскую власть. Мы можем изложить в этой жалобе такие факты, которые легко подтвердит следствие.

Адвокат всегда начинал говорить мы, когда видел, что дело клеится.

— Мы не получили образования, подобающего сыну герцога. Так?

Норберт молчал. Он был ошеломлен бесцеремонными речами странного собеседника.

— Так! — нисколько не смущаясь, ответил сам себе старый пройдоха. — Мы изнурены грязной работой, словно мы для герцога не сын, а раб. Кстати, отец вас бил когда-нибудь!

— Ни разу.

— Ничего, напишем, что бил. Мы составим такую бумагу, найдем такие доводы, что и сатана бы прослезился! Например, так: недостойное благородного дворянина обращение со стороны нашего отца привело к тому, что мы внушаем соседям не почтение, подобающее наследнику древнего рода, а унизительную жалость. Дошло до того, что нас за глаза именуют не маркизом, а оскорбительным прозвищем «шандосский дикаренок».

Адвокат сделал паузу, ожидая хорошо подготовленного им взрыва.

— Что?! — воскликнул Норберт, стукнув кулаком по столу так, что посуда полетела на пол, а его стакан разлетелся вдребезги.

— Что вы сказали? Кто посмел так меня назвать? Кто? — кричал юноша, сверкая глазами.

— Кто же, если не ваши враги? — спокойно ответил месье Доман.

— Я никому не сделал зла!

— Зато его много сделал герцог. Не вы один пострадали от деспотизма господина де Шандоса. Трудно сказать, кто ему не враг в этих местах.

— И все эти люди — враги мне?..

— Нет. Вы, господин маркиз, имеете здесь только друзей, искренне сочувствующих вам в ужасном несчастье, которое вас так незаслуженно постигло.

Последние слова адвоката несколько противоречили тому, что он говорил раньше, но юноша был слишком наивен, чтобы заметить это.

— Все женщины в округе от вас без ума. Даже первая красавица, мадемуазель Диана де Совенбург, краснеет при одном лишь упоминании вашего имени. Вы, конечно, знакомы с мадемуазель де Совенбург?

Норберт и сам покраснел, как девушка. Он видел Диану в церкви и во время обедни не раз искоса поглядывал в ее сторону. Она показалась ему прекрасной и недосягаемой.

— Все радости жизни ожидают вас, — вкрадчиво продолжал Доман. — Надо лишь вырваться на свободу. Раз уж вы так торопитесь избавиться от родительской опеки, господин маркиз, то не соблаговолите ли приступить к составлению необходимой бумаги?

Он взялся за перо, но в этот самый миг часы с кукушкой пробили двенадцать раз.

— Боже мой! — воскликнул молодой человек, поднимаясь с кресла. — Я опоздал! Ровно в полдень у нас садятся за стол. Что скажет отец?

Он, не прощаясь, выбежал из дома адвоката, вскочил на телегу и погнал лошадь галопом.

Глава 4

Сообщая молодому маркизу его прозвище, месье Доман сказал полуправду. Юношу в самом деле называли шандосским дикаренком, но никто не думал его этим унизить.

В Пуату, где деньги почитались едва ли не превыше Господа Бога, никому бы не пришло в голову оскорбить человека, имеющего двести тысяч ливров годового дохода.