Рабы Парижа

Впрочем у него не оказалось времени для длительного отчаяния. В кабинет вбежала бледная и перепуганная Модеста.

— Помогите, помогите! — кричала она, — барышня умирает!

Глава 14

Ван-Клопен знал Париж, как свои пять пальцев. На вопрос своего друга Маскаро об отце Флавии, которая так очаровала Поля, он без малейшей запинки ответил:

— Мартен-Ригал? Он — банкир.

Мартен-Ригал действительно был банкиром и занимал контору в два этажа на улице Монмартр. На первом этаже помещалась контора, а на втором жил он со своей дочерью, уже известной нам Флавией.

Дела его шли превосходно, тех, кто имел с ним дело, он умел держать в руках, извлекая из любых сделок выгоду для себя в первую очередь.

Одним словом, это был человек, который из всего мог извлечь доход.

В течение дня его мало кто видел, с самого утра он уже сидел в своем кабинете, и те, кто приходил к нему по делу, сталкивались, в основном, с его служащими. Сам же он, пожалуй, не вышел бы из своего кабинета даже в случае пожара.

Будучи уже далеко не молодым вдовцом, он всю свою жизнь, кроме дел, посвятил дочери. Она была его любовью, его идолом, его богом. Для нее он готов был на любые жертвы.

И хотя его дом не был поставлен на широкую ногу, в квартале ходили слухи, что зубки его дочери вполне могут сгрызть миллионы. Сам он всегда и всюду ходил пешком, заявляя, что это полезно для его здоровья, но у Флавии имелась великолепная карета и парочка чистокровных лошадей, на которых она ежедневно выезжала на прогулку в Булонский лес в сопровождении компаньонки, которую капризы Флавии давно превратили в идиотку. Ведь за всю жизнь отец ни разу ни в чем не отказал ей, как бы дики и неуместны ни были ее прихоти.

Друзья не раз пытались предупредить его, что своим безрассудным баловством он губит будущее своей дочери, но… он был неисправим.

— Если я работаю, как лошадь, то только затем, чтобы иметь наслаждение видеть, что мой ребенок ни в чем не знает отказа, — отвечал он всем, кто пытался его вразумить.

На следующий день, после того, как Поль впервые увидел этого маленького деспота, Мартен-Ригал, по обыкновению, с раннего утра сидел за цифрами. На этот раз он был, однако, не один. Перед ним стояла прехорошенькая женщина. С первого взгляда было видно, что она коренная парижанка, по-видимому, конторщица или продавщица. Она бойко разговаривала с ним, ничуть не смущаясь ни его богатством, ни известностью.

— Если вы, монсеньор, опять не примете наше вино, то мне придется заложить все мои золотые вещицы!

— Бедняжка, но чем же я могу помочь вам, — промурлыкал банкир, чувствуя, что тает под огненными взглядами клиентки.

— Я, конечно, могу рискнуть и поверить на этот раз вам, но только вам, — добавил он многозначительно.

— Помилуйте, монсеньор, почему же мне, когда у нас есть имущество, торговля наша идет хорошо, у нас на тридцать тысяч товара в лавке…

Парижанка явно была из тех, которые за уши тянут своих мужей в дело и в конце концов таки вытягивают их на дорогу достатка.

— Я, видимо, не так выразился. Я хотел сказать, что вы сами — уже капитал, который бы я…

Он не успел закончить свою мысль, так как к нему в кабинет вошла горничная Флавии и громко объявила, что барышня требует его немедленно к себе.

— Иду! Иду! — заторопился новоявленный Дон-Жуан, напоследок кидая еще один взгляд на хорошенькую клиентку.

— Зайдите ко мне завтра и не отчаивайтесь, все еще можно уладить…

Парижанка хотела его поблагодарить, но банкир был уже на лестнице, понукаемый горничной, повторившей ему еще раз приказание своей госпожи.

Флавия посылала за отцом затем, чтобы показаться ему в новом туалете из мастерской знаменитого Ван-Клопена.

Верный своим принципам, Ван-Клопен содрал за него баснословную цену, но Флавию это нисколько не заботило.

Стоя перед громадным зеркалом, она приказала зажечь все люстры, несмотря на то, что было еще довольно светло, и изучала позы, которые, ей казалось, подошли бы к этому наряду.

На самом деле она была настолько хороша и грациозна, что даже произведение Ван-Клопена не могло испортить ее. В зеркале она увидела запыхавшегося отца.

— Как ты долго! Кто у тебя там был? Опять какой-нибудь противный клиент, и ты не мог его выгнать?

Мартен-Ригал, который появился буквально через минуту после того, как его позвали, тем не менее стал просить прощения.

— Посмотри на меня, нет, сперва закрой глаза, а потом уже посмотри и скажи, как ты меня находишь?

Можно было и не спрашивать. На его физиономии светилось восхищение.

— Очаровательно, божественно, — проговорил Он.

Несмотря на привычку к похвалам, Флавии Понравилось замечание отца.

— Значит, и ему я понравлюсь в этом наряде? — спросила она.

Он — был Поль Виолен. Бедный Мартен-Ригал уже хорошо знал его.

— Конечно, понравишься, — произнес он, глубоко вздыхая.

Флавия с сомнением покачала головкой. Через минуту она усадила отца к камину, сама, как котенок, забралась к нему на колени, и стала ему шептать о своей любви к Полю.

— Знаешь, папа, — шептала она, — если он не станет за мной ухаживать, если я не понравлюсь ему, я умру от горя!..