Работа

Создаётся факсимиле целого мира: патенты на генетический материал, права собственности на идеи и произведения искусства, распечатки телефонных переговоров, результаты ЕГЭ, mp3 для музыки. Всё это картографируется и кодируется для удобства рынка и сил, которые навязывают его нам. И это факсимиле заменяет собой другие формы реальности: дети играют в интерактивные онлайн–игры вместо того, чтобы бегать на улице; экосистемы уничтожаются ради того, чтобы обеспечить энергией интернет–серверы.

Это проявляется в том числе в том, как мы записываем данные. Например, с появлением цифровых технологий, всё бесконечное разнообразие комбинаций стало возможным представить в бинарном коде. Когда мы превращаем уникальный сигнал в последовательность нулей и единиц, создаётся впечатление, что всё в мире можно свести к некоему набору взаимозаменяемых единиц. По той же логике материальный достаток можно представить в долларах. И пока мы вынуждены оценивать в деньгах часы наших жизней, к самому человеческому потенциалу относятся так, как если бы у него был абстрактный разменный курс.

Но ничто не является взаимозаменяемым. Некоторый обмен возможен только в одном направлении. Да, мы можем продавать собственные жизни по часам за деньги, но мы не можем их купить обратно ни за какие деньги на свете. Мы можем потреблять репрезентации различных приключений, которые бы хотели пережить, но это вовсе не то же самое, чем бы были наши собственные приключения и переживания. Мы можем создавать виртуальные образы самих себя, но это происходит вместо того, чтобы быть самими собой. И даже если мы определяем себя через оценки в дипломе о высшем образовании или сумму на банковском счёте, мы всё равно живём в качестве людей из плоти и крови.

Мысль о том, что всё взаимозаменяемо, чрезвычайно широко распространилась в обществе. Например, есть люди, которые верят, что решением проблемы парникового эффекта является установление систем кредитов на углекислый газ, которые корпорации смогут покупать и продавать, чтобы регулировать выбросы CO2. Это тот же самый подход, при котором все деревья кажутся взаимозаменяемыми: уничтожение Химкинского леса не причинит вреда экологии, если кто-то где-то посадит столько же деревьев, даже если это будет корпоративная гомогенная ферма для лесозаготовок.

Аналогично, есть такие, которые утверждают, что переход к электронным медиа, на самом деле, благоприятно отразится на окружающей среде. Но желание защищать конкретный лес имеет больше общего с привязанностью к конкретным книгам, чем с идеей о том, что можно без каких-либо потерь оцифровать все библиотеки. Информационная база данных — это совсем не то же самое, что коллекция книг. И любой, кто этого не понимает, смотрит на мир через те же очки абстракции, которыми пользуются лесорубы.

Как и другие отжившие своё парадигмы, старомодный материализм стал прибежищем самых богатых. Так, коллекционирование произведений искусства является одним из немногих видов деятельности, где отдельные предметы до сих пор ценятся именно за свою уникальность и непреходящую ценность: картина Ван Гога ценна сама по себе, а не как эстетическая композиция, которую можно воспроизвести и продать.

Но теперь стала старомодной и ассоциация жадности с материализмом. Алчность стала абстрактной и метафизической. Теперь это не столько желание обладать чем-то в реальном мире, сколько стремление редуцировать материальное до символов статусности и контроля.

***

Несколько лет назад мне довелось работать в сельскохозяйственном комплексе площадью 42 акра в сердце томатной индустрии Северной Америки.