– Да.
Времянкин резко перевел взгляд на кисть левой руки. По указательному пальцу мальчика полз маленький паучок.
– Ты представляешь? – обратился Эмиль к коньку.
– Что там? Я не вижу.
– Паучок. Откуда он взялся? Зима. Разве он не должен спать?
Эмиль сдул паука с пальца, и тот улетел куда-то за стол.
– Ну вот, – посетовал конек. – Надо было мне показать, что это за паучок, который не знает про холодовое оцепенение.
– Я его уже не найду, прости. В доме так топят, что неудивительно. Ему просто не спится. Как и мне. Посоветуй лучше, что делать.
– Ну, во-первых, выдавая твою композицию за свою, Ян демонстрирует слабость. Он признает твое превосходство.
– Пожалуй. А ты знаешь, как задобрить мое непомерное эго. Так-так.
– Во-вторых, ты будешь играть свою вещь. Это не так уж плохо.
– Да, но я бы не осмелился дописывать Холста.
– Ты нет, а Ян – да.
– То есть если я посрамлюсь с «Теллурой», то это проблема Яна, а если вещь примут, то я могу гордиться собой. Так, что ли?
– Ну да.
– Хм. Как-то это все непоследовательно. Вроде как идея Яна – фи. А вроде я и не против. Тебе не кажется это притворством?
– Это проблема?
– Смотрю, ты невысокого мнения о моих моральных качествах. А я чувствую, что устаю от вранья. Мне все труднее изворачиваться. Это отнимает много сил.
– Ну, тогда сдавайся. Василиса будет рада.
Времянкин задумался. Но выбор был невелик.
– Тогда. Тогда. Тогда. Надо довести «Теллуру» до ума, закончить ее. Дописать финал. Чтобы она прозвучала во всей красе. Правильно?
– Это твое детище.
– Да! И это редкая правда.
– Решено?
– Решено. Мне нужно работать. Я допишу ее прямо сейчас. Ты не против, если я тебя?.. Ну, это… Солью водичку.
– Не против.
– Не хочу отвлекаться. Мне нужна полная тишина.
– Как тебе будет удобно.
– Ты настоящий друг.
Эмиль слил воду из графина, высушил конька и сел за «Теллуру».
Перед ним лежала открытая нотная тетрадь и простой карандаш. Подперев голову рукой, Времянкин задумчиво смотрел на деревянную палочку с заточенным графитовым наконечником, лежащую перпендикулярно нотному стану, прямо посередине новой страницы. Свет лампы выбелял пустоты бумаги до бесконечных глубин. Эмиль смотрел сквозь решетки нотного стана на успокаивающую чистоту и вдохновенно ковырял в носу. Очевидно, для полного комфорта ему требовались чистые ноздри. Мальчик отчаянно пробирался внутрь узких пещер, и наконец ему удалось зацепиться за что-то засевшее глубоко в носовых пазухах. Он незамедлительно вытащил это из себя. Нечто бесформенное, бледно-зеленое, подсохшее и в то же время склизкое свисало с указательного пальца юного сочинителя. Времянкин пошел в ванную, чтобы вымыть руки, вернулся и снова сел за работу. Какое-то время он смотрел на карандаш, как вдруг поднес к нему руку и… столкнул в ложбинку между страницами. Карандаш лег ровно между двумя металлическими скрепками.
– Тетрадь есть, карандаш есть. Тишина есть. Все есть. Ну, давай, просто нарисуй ноту. Надо начать.
Эмиль достал карандаш из углубления, занес черное острие над нотной линейкой и аккуратно вывел скрипичный ключ. Затем две цифры. Тройку и четверку, одну над другой.
«
Что нет?
Переменный размер? Но там же три четверти.
Как скажешь, тебе виднее.
Просто я не знал, что писать. Зачем сразу нападать? Это ты у нас за чувства отвечаешь.
Воспоминание? Не знаю.
Могу. Пусть будет победа на конкурсе.
Не совсем. И, кстати, какие у нас цели?
А, понятно. Нам нужно приятное воспоминание?
В этом воспоминании есть Татьяна, угадал?