Работа над ошибками

— Да хоть все стены теперь протри, — горестно усмехнулась я и пошла поливать цветы, в изобилии стоявшие на подоконниках. И дежурить мы вызвались совершенно зря. Я вот сейчас с цветами вожусь, а освободившаяся Мити́чкина, может, как раз в это время с Артуром треплется.

Мне сделалось совсем скверно. И тут как раз возвратилась Екатерина Максимовна. Лицо у нее было мрачнее тучи.

— Почти все цветы уже полила! — я рассчитывала хоть этим ее обрадовать.

Но она, пропустив мои слова мимо ушей, хмуро проговорила:

— Девочки, почему вы мне не признались, что Николай Иванович журнал по вашей милости унес?

Агата вытаращилась на нее и молчит. А я, прикинувшись дурочкой, ответила таким удивленным голосом:

— А мы и не знали, что из-за нас.

— Адаскина, не прикидывайся, пожалуйста! — повысила голос информатичка.

Но мне давно по личному опыту известно: если уж решила прикинуться дурочкой, надо идти до конца. Вот я и продолжила в прежнем тоне:

— Но Николай Иванович правда не говорил нам, что унес журнал из-за нас.

— А то вы сами не поняли, — смерила нас укоряющим взглядом информатичка.

Но я давно на такие взгляды не обращаю внимания. За восемь лет в школе иммунитет выработался.

— Конечно, не поняли. И вообще, Екатерина Максимовна, что вы имеете в виду?

Она даже несколько растерялась. И немного мягче, чем прежде, произнесла:

— Но вы ведь листали журнал.

— А разве собственные оценки по физике посмотреть — это преступление? — и я посмотрела ей прямо в глаза.

— Ну, не то чтобы преступление, — совсем смутилась она. — Просто лучше это делать в присутствии учителя. Дождались бы меня. Попросили. Я бы с удовольствием вам показала.

— Ой, извините, мы как-то не догадались, — скромно потупила глаза я. — В другой раз обязательно к вам обратимся.

По виду Екатерины Максимовны я немедленно убедилась, что дипломатические отношения восстановлены. Она даже, протянув нам журнал, сказала:

— Если хотите, можете прямо сейчас посмотреть.

Ирония судьбы! Зачем нам сейчас журнал, в котором пока ничего интересного нет!

— Спасибо большое, — поблагодарила я. — Но Николай Иванович нам сказал, что отметки еще не проставлены.

Раздался звонок. Дверь распахнулась. В кабинет, толкаясь, ворвались наши ребята. А когда толпа рассосалась, вошел небрежной походкой Артур. Без Мити́чкиной. Хотя на все сто процентов утверждать не могу. Потому что через секунду после Артура в дверь, хохоча, влетели Мити́чкина и Галька Попова. Уж не знаю, чему они так веселились, но смех у них был идиотский. Впрочем, чего другого от таких ожидать.

Оставшуюся часть дня я, насколько было возможно, продолжала исподволь наблюдать за Артуром. На переменах он держался ото всех отдельно. То есть, когда к нему подходили, он разговаривал, но сам ни к кому не лез. Даже в столовую на второй большой перемене отправился один. И уселся за самый дальний столик, где, кроме него, никого не было. Причем не ограничился, как мы, булочками и соком, а плотно пообедал. Даже удивительно. Из нашего класса один только Серега Винокуров берет в столовой полный обед. Но на то он и Винокур. Он вообще ни о чем, кроме своих баскетбольных достижений, думать не может. Вот и съедает сперва обед в школе, а после — еще один дома. Видите ли, ему нужно поддерживать физическую форму. Наверное, он по-своему прав. Потому что, если мозгов бог не дал, только и остается заботиться о физической форме. И вообще, он какой-то не человек, а баскетбольный мячик. Хотя нет. На мяч наш амбал Винокур не похож. Скорее — на огромный столб со щитком и баскетбольной корзиной. Словом, с Серегой все ясно. Но вот Артур! Он такой худой. Не похоже, чтобы он много ел.

Наверное, я слишком задумалась, потому что за нашим столиком раздался громкий хохот. А Сидоров крикнул:

— Ты чего, Адаскина, таращишься? Влюбилась, что ли?

Я покраснела.

— Ну, конечно, — продолжал Сидоров. — Раз на меня смотришь, значит, влюбилась.

Я с облегчением перевела дух. Хорошо еще, он не понял, на кого я в действительности смотрела.

— Ну да, Тимурчик, ты ведь у нас такой красавчик, — я принялась ему подыгрывать.

— Этот? Красавчик? — заржал Будка, и изо рта у него во все стороны брызнули крошки. — Тимка у нас не красавчик, а Франкенштейн.

Я обалдела. Метко сказано. На Будку даже не похоже. Клим вдруг засмеялся и говорит:

— Заткнись, Митька, и не лезь своими грязными лапами в их чистые отношения.

Сидоров, как дурак, тоже захихикал:

— Нет, Круглый, ты не прав. У меня как раз в отношении Адаскиной намерения очень грязные и меркантильные. Слушай, Зойка, если ты все равно пялишься на меня, вздыхаешь и не ешь, давай-ка я за тебя сожру твою булочку.

Я поморщилась:

— Ешь, пожалуйста.

Представляю, что этот хам наговорил бы, если бы догадался, о ком я думаю. Пусть лучше заткнется моей булочкой и немного помолчит. Все равно мне есть совершенно не хочется.

Артур доел свой обед и удалился. Я была вынуждена сидеть и слушать глупые шуточки Сидорова и Будки. А их, когда они поедят, прямо распирает. Примитивные существа! Ну прямо как автомобиль. Залил бензин, и вперед.

Дожив с грехом пополам до последнего урока, я предложила Агате: