Работа и любовь

ЛЮБОВЬ

Последние звезды бродят
над опустевшим сквером.
Веселые пешеходы
стучатся в чужие двери.

А в цехе над пятилеткой
склонилась ночная смена —
к нам в окна влетает запах
отряхивающейся сирени.

А в Бауманском районе
под ржавым железом крыши,
за смутным окном, закрытым
на восемь крючков и задвижек,
за плотной и пыльной шторой
нд монументальной кровати
любимая спит. И губы
беспомощно шевелятся.

А рядом храпит мужчина,
наполненный сытой кровью.

Из губ его вылетает
хрустящий дымок здоровья.

Он здесь полновластный хозяин.
Он знает дела и деньги.

Это его кушетка
присела на четвереньки.

Он сам вечерами любит
смотреть на стенные портреты,

и зеркало это привыкло
к хозяйскому туалету.

Из этого в пианино
натянутого пространства
он сам иногда извлекает
воинственные романсы.

И женщину эту, что рядом
лежит, полыхая зноем,
он спас от голодной смерти
и сделал своею женою.

Он спеленал ее ноги
юбками и чулками.

Она не умеет двигать
шелковыми руками.

Она до его прихода
читает, скучает, плачет.

Он водит ее в рестораны
и на футбольные матчи.

А женщина спит, и губы
подрагивают бестолково,
из шороха и движенья
едва прорастает слово,

которым меня крестили
в патриархальную осень,
которое я таскаю
уже девятнадцать весен.

Я слышу. Моя бригада
склонилась над пятилеткой,
и между станками бродит
волнующий луч рассвета.

Я слышу. И хоть мне грустно,
но мне неповадно ныть.
Любимая! Я не смею
такую тебя любить.

Я знаю, что молодая,
не обгоняя меня,
страна моя вырастает,
делами своими звеня.

Я слышу, не отставая
от темпа и от весны,
растет, поднимается, бьется
наличный состав страны.

И я прикрываю глаза — и
за полосой зари
я вижу, как новый город
зеленым огнем горит.

Я вижу — сквозь две пятилетки,
сквозь голубоватый дым —
на беговой дорожке
мы рядом с тобой стоим.

Лежит у меня в ладони
твоя золотая рука,
отвыкшая от перчаток,
привыкшая к турникам.

И, перегоняя ветер
и потушив дрожь,
ты в праздничной эстафете
победную ленточку рвешь.

Я вижу еще, как в брызгах,
сверкающих на руке,
мы, ветру бросая вызов,
проносимся по реке.

И сердце толкается грубо,
и, сжав подругу мою,
ее невозможные губы
под звездами узнаю…

И сердце толкается грубо.
На монументальной кровати
любимая спит. И губы
доверчиво шевелятся.

А в цехе над пятилеткой
склонилась ночная смена,
нам ноздри щекочет запах
отряхивающейся сирени.

И чтобы скорее стало
то, что почти что рядом, —
над пятилеткой стала
моя молодая бригада.

И чтобы любовь не отстала
от роста Страны Советов,
я стал над свинцом реала,
я делаю стенгазету,

я делаюсь бригадиром
и утром, сломав колено,
стреляю в районном тире
в районного Чемберлена.

Я набираю и слышу
в качанье истертых станков,
как с каждой минутой ближе
твоя и моя любовь.