Работа и любовь

ВОР

Бывают такие бессонные ночи:
лежишь на кровати — скрипит кровать,
и ветер, конечно, не много, не очень,
но все же пытается помешать.

И дождик невзрачный, унылый и кроткий
падает на перезревшие ветки,
и за фанерною перегородкой
вздыхает беременная соседка.

В такую–то полночь (верьте не верьте),
потупив явно стыдливый взор
и отстранив назойливый ветер,
в форточку лезет застенчивый вор.

Мне неудобно, мне даже стыдно.
Что он возьмет — черновики?
Где ж это, братцы читатели, видно,
чтоб похитители крали стихи?

Ему же надо большие узлы,
шубы, костюмы, салфетки и шторы.
Нет у меня ничего и, увы,
будет, наверно, не скоро.

Думаю я: ну ладно, что ж,
трудно бедняге — привычка.
В правой руке — настоящий нож,
в левой руке — отмычка.

Лезет в окно, а оно гремит
джаз–бандом на вечеринке.

Фонарь зажигает — фонарь не горит
(наверно, купил на рынке).

На стул натолкнулся, цррвал штаны.
Конечно, ему незнакомо…

Зажег я свет и сказал: — Гражданин,
садитесь, будьте как дома.

Уж вы извините, что я не одет,
вы ведь не предупредили,
вы ж за последние двадцать лет
даже не заходили.

Быть может, не нравится вам. разговор,
но я не о вашей вине ведь.
Оно конечно, вы опытный вор,
вам это дело виднее.

Но вам неудобно на улицу — дождь,
еще, чего доброго, схватите грипп.
И вор соглашается: — Нет, отчего ж,
давайте поговорим.

Потом я мочалил над примусом спички
(«Не разжигается, стерва!»),
а вор в это время своею отмычкой
пытался открыть консервы.

И только когда колбаса подгорела
и чайник устал нагибаться,
я бухнул: — Мне кажется, устарела
ваша квалификация.

Мне кажется (в этом уверен я),
что за столом не мы,
не просто два человека сидят,
а старый и новый мир.

Один этот — новый и нужный нам,
растущий из года в год.
Один этот — наш — выдвигает план
и выполняет его.

Один этот — я даже захлебнулся
и ложечкой помахал, —
один этот бьется горячим пульсом
в каждой строке стиха.

В одном этом мы вырастаем и любим,
в одном этом парни отвагой горят.
Один этот в «с называет «люмпен»
и добавляет «пролетариат».

И вы, представитель другого мира,
попавший к строителям невзначай,
сидите в чужой коммунальной квартире
и пьете взращенный ударником чай,
едите из этих веселых тарелок,
готовых над вами смеяться.

Она действительно устарела,
ваша квалификация.

Вы мимо труда, пятилетки мимо
ходите мокрою ночью,
и это когда нам необходимы
профессор и чернорабочий.

Ах, в чью стенгазету,
зачем и кому
вам написать, неодетому:
«Товарищ завком, оглянись, ау!»,
«Охрана труда, где ты?»

И знаете что? Я придумал исход:
идите, пожалуй, хоть к нам на завод.

У вас накопилась какая–то ловкость,
научитесь быстро. И скоро
вы будете в новой просторной спецовке
стоять над гудящим мотором.

Вам в руки дадут профсоюзный билет,
вам премией будет рубашка,
и мы напечатаем ваш портрет
в нашей многотиражке.

Вы нам поможете, мы проведем
пятилетку в четыре года.
Вы в комнату эту войдете и днем
и даже с парадного входа.

Рассвет начинается. Лампа горит.

По небу плывут облака.

А вор улыбается и говорит:

— Спасибо, товарищ. Пока.