Лето он провел в уютном горном местечке Шиллонг в Ассаме, где начал писать свой знаменитый роман "Тин пуруш" ("Три поколения"). Он намеревался создать широкомасштабное произведение, что видно из названия, и начал его великолепно, в лучших традициях повествовательной прозы. Поэт, рассказчик и знаток психологии общества объединили свои усилия и достигли такого гармоничного мастерства, что некоторые критики назвали этот роман "лучшим из всех романов, написанных Тагором". Однако Тагор не был ни Толстым, ни Бальзаком, он не мог слишком долго находиться в мире своих же героев. Поэт, певец и просветитель поочередно брали верх в его внутреннем мире. Поэтому вместо задуманной саги-трилогии он написал историю только одного поколения и отказался от своей затеи. Роман появился в печати два года спустя под измененным названием "Джогаджог" ("В тенетах жизни").
Создавая этот роман, в котором говорится о моральной уязвимости материального успеха, Тагор сам без устали искал новых, неизведанных сфер для приложения своих сил. Миссионерское рвение вновь оказалось сильнее творческого, и в июле 1927 года поэт отправился в свою девятую заграничную поездку, на этот раз по соседним странам Юго-Восточной Азии. Посетив Сингапур, Малакку. Куала-Лумпур, Тайпинь, Пенанг, где его встречали овациями толпы людей, он морем отправился в Индонезию. По пути Тагор сочинил прекрасное большое стихотворение о Яве, которое он прочел (в английском переводе) на банкете, устроенном в его честь в Джакарте. На Яве среди прочих он встретился с Ахмедом Сукарно, тогда сравнительно мало кому известным молодым революционером. На Яве и Бали на Тагора произвели большое впечатление местные танцевально-драматические спектакли и другие культурные традиции, в которых он увидел близость к традициям своей страны.
Этот визит показался очень плодотворным и способствовал восстановлению культурных связей, утраченных несколько веков назад. С тех пор между странами начался широкий обмен студентами. В Шантиникетоне начало развиваться яванское искусство раскрашивания тканей восковыми красками, известное под названием
Я слышала иногда, как он пел, и однажды, когда он благодарил меня, послушав мое пение, я сказала: "Но вы ведь тоже певец, мне бы так хотелось послушать вас". Он извинился, сослался на полное отсутствие голоса, но наконец сказал: "Я получил такое удовольствие, слушая ваш удивительный голос, что, коли вы желаете, спою для вас".
Перед единственным слушателем, которым была я, и без всякого аккомпанемента, он спел две или три песни своего собственного сочинения. Редко я бывала взволнована чьим-нибудь пением так, как пением этого величавого и почитаемого поэта; он пел с утонченным чувством, и его голос, хотя и совершенно не поставленный, имел естественную серебряную мелодичность".