Раб и солдат

В общем, когда я после удара штыком на него завалился, обхватив руками, он не оттолкнул меня и не схватился за оружие. Позволил стащить себя с лошади. Мы грохнулись на землю. Я старательно изобразил смертельно раненого и позволил себя застонать. Вполне натурально, кстати, ибо сильно приложился о каменистую почву Фракии. Крепкая оказалась, зараза, истоптанная за тысячелетия сандалиями и сапогами марширующих по этой многострадальной земле войск — римских, византийских, болгарских, османских. Меньше десяти лет прямо на этом месте устроили парад русской армии, изумившей горожан и понаехавших гостей слаженностью и выучкой.

Штыковую атаку мы с Бахадуром заранее тщательно отрепетировали. Со стороны могло показаться, что штык воткнулся мне в спину. Но это было не так. Алжирец ткнул острым жалом мне под руку и тут же ударил прикладом жандарма из конвоя Сефер-бея. Вышиб его из высокого, как башня, турецкого седла. Дмитрий воспользовался пистолетом, разрядив его в голову другого заптие. Его лошадь дернулась из-за выстрела и унеслась прочь, смешно взбрыкивая ногами. За ней волочился труп несчастного турка, нога которого застряла в стремени.

Весь цирк с нападением на меня я придумал как дополнительную страховку. Если Сефер-бею удалось бы вырваться или сбежать во время транспортировки его тушки на русский бриг в Эгейском море, у меня появилась бы возможность преспокойно удрать из Турции. Осторожность и запасной план. Все, как учил Фонтон!

Бахадур спрыгнул с коня и, страшно раззявив рот, приставил к груди Сефер-бея длинный ятаган с примитивной Т-образной ручкой. Все произошло так стремительно — и, в некотором роде, сокрушительно, — что анапский князь и не думал сопротивляться. Лежал на земле, собираясь с духом и переводил взгляд со зверского лица алжирца на звезду с луной, вышитые на груди его мундира. Он никак не мог понять, что означает вся эта сцена.

— Вы разбойники? Арнауты? — решил он уточнить. — Забирайте золото и отпустите нас!

Дмитрий, убедившись, что второй жандарм не подает признаков жизни, подбежал к нашей группе с веревкой и мешком.

— Руки! — приказал он.

Сефер-бей послушно вытянул руки перед собой, не делая попыток подняться с земли. Ятаган Бахадура по-прежнему упирался ему в грудь. Дмитрий быстро связал черкеса.

— Сесть! — снова отдал команду.

Князь, неловко помогая себе связанными руками, сел. Цикалиоти накинул на него мешок и крепко привязал, обернув пару колец веревки вокруг тела пленника. Незаметно толкнул меня ногой и громко сказал.

— Этот готов!

Бахадур промычал в своей манере нечто маловразумительное и пошел добивать второго жандарма. Я встал и отряхнулся. Показал Дмитрию знаком, что нужно догнать и привести обратно ускакавшую лошадь. Сам пошел помогать Бахадуру взгромоздить тело убитого заптие на его коня. Справившись, пошли, чтобы проделать ту же процедуру с нашим пленником.

Когда всех мертвецов и Сефер-бея распределили по их лошадкам, не мешкая выдвинулись к реке. У старинного моста, упиравшегося в квадратную башню Правосудия, нас ждали клефты-хайдуты. Вокруг было безлюдно. Развалины дворца Эски-сарай, ограбленного напоследок русскими по праву победителей, привлекали лишь змей и скорпионов[4].

Усатые, с длинными, как у рокеров, волосами под красными фесками, в жилетках, белых рубахах и в плиссированных юбках до колена, живописные греческие пираты поражали воинственным видом. За кушаки набили пистолеты и разной длины ятаганы и кинжалы. Они приветствовали нас радостными криками. Отволокли тела и Сефер-бея на свою лодку и выдали нам большой тюк с одеждой. Помахали нам рукой напоследок и отчалили. Им предстоял непростой и долгий путь по реке. Мимо турецких гарнизонов и жандармских патрулей. Турецкая лень им в помощь!

Турклёк! Это емкое слово можно перевести, как туречество, но чаще его употребляют в значении грубость, невежество, халатность. В османах удивительным образом соединялись безалаберность и разгильдяйство, которыми была поражена даже армия, с трудолюбием и воинственностью, граничившей с жесткостью; взяточничество с бескорыстием; гостеприимство с варварством. Одним словом, азиатчина! Серьезный кризис давно терзал страну, которую Николай I вскоре обзовет «больным человеком Европы». Старая система управления разваливалась на глазах. Реформы Танзимата, которые тайно готовились в султанском дворце, были вызваны не реформаторским зудом Дивана, а острой необходимостью.

— Дмитрий! Тебе не кажется, что вид этих бравых молодцов выдает их с потрохами? — спросил я, всерьез обеспокоенный только что продемонстрированным зрелищем.

— Коста! Тебе ли спрашивать⁈ Разве ты не заметил, что в европейской части Турции — настоящий Вавилон? Все ходят в национальных костюмах, а еще чаще — кто во что горазд. Боснийцы, сербы, македонцы, фессалийцы, арабы… Я уж молчу про такую экзотику, как башибузуки с их высокими шапками с кистями. В крайнем случае, клефты откупятся. Не впервой. Поверь, эти ребята знают, что делают. Уверен, что они сотни раз ходили по реке, перевозя товар Хаджи-Хамамжи в Эгейское море, а далее в Европу.