Я выбежал из дома, не позавтракав. Я стоял в пробках, набивая эсэмэски, на которые она не отвечала. Наверное, спала. Или телефон лежал в другом месте. Или она его выключила на ночь. Я пребывал в безмятежном состоянии. Я ехал за солнцем. Оно не пряталось, как обычно, за стеклянными коробками офисных билдингов, не укрывалось грязно-серыми, похожими на скомканные бумажные пакеты тучами, не покрывалось дымкой. Достигнув самой высокой точки над городом, оно так и висело, не уходя. Освещая разверзтые кишки улиц, покрытых смесью графитного снега, бронхиальных сгустков горожан и плохо очищенного бензина. По улицам ходили или ездили жители города Москвы, не вызывая своим внешним видом ровно никакого диссонанса с кашей под ногами. Но даже это не смущало солнце. Оно парило над городом и даже сподобилось согреть крыши домов, торговых центров и автомобилей, как бы намекая на то, что, несмотря на наличие такого дерьма, как население, оно все еще готово поддерживать жизнь на этой планете.
Вот такая лирика витала в моей голове, пока я протискивался в пробке Волгоградского проспекта, глухо стоял на Таганке и бодался с кавказскими таксистами при выезде на набережную. И мое настроение не могли испортить ни дорожные проблемы, грозившие очередным опозданием, ни повышение курса доллара, ни новость о том, что «судмедэксперт в морге вырезал и продавал глаза усопших», которую милосердно сообщило радио. Я вспоминал вчерашний вечер, разговоры о музыке и поцелуи в подъезде, до опухших губ. Я щурился, глядя на солнце, и щелкал переключателем треков в магнитоле, чтобы еще и еще раз послушать, как Джарвис Кокер вкрадчиво нашепчет первые строчки «Bar Italia»:
Как я хотел вчера остаться с ней! Заниматься любовью, сидеть на кухне до рассвета, говорить о всякой чепухе, держаться за руки. Но я не смог. У меня не хватило духу несмотря на то, что по дороге к ней я уже придумал тридцать три возможных способа отовраться дома. Я не смог. Я сжал кулаки, вонзив ногти в ладони, и просто сказал ей «до завтра». Хотя следовало прикусить язык или откусить себе губу (но как работник разговорного жанра я не могу себе это позволить, у меня кредит за машину не выплачен).
Но даже несмотря на скверный конец вчерашнего вечера, это сделало меня счастливым сегодня. И Джарвис в очередной раз зашелся в истерике своего:
И судя по тому, как быстро я проскочил набережную и Новый Арбат, день складывался замечательно. И в общем, терять было действительно нечего. И повторюсь, светило яркое солнце.
Взбегая по ступенькам к центральному входу, краем глаза я зацепился за группку людей, двигавшихся за угол здания. Кто-то показался мне знакомым, и я обернулся, чтобы получше рассмотреть. Я опознал среди прочих долговязого Загорецкого и кряжистого Нестерова. Кто были остальные трое, я не разглядел. Движение моих коллег в сторону от офиса несмотря на то, что рабочий день уже начался, было весьма странным. Сам не знаю зачем, я свистнул. Все резко обернулись. Возникла неловкая пауза. Не зная, что делать дальше, я помахал им рукой и сделал два шага навстречу. Их лица не выражали особой радости по поводу моего появления, но и видимого негатива тоже.
– Привет, граждане менеджеры! – улыбнулся я. – В кино намылились вместо работы?
– Да так… гуляем, – вяло отоврался парень из соседнего отдела, кажется, Артем, мы общались однажды на охоте. – Воздухом вышли подышать… такое… такая погода классная.
– Все, хорош, – прервал его Загорецкий, – пошли отсюда!
Нестеров вопросительно посмотрел на него.
– А то он не в теме, – резко кивнул Загорецкий в мою сторону. – Валим, чтобы еще кто-нибудь не присосался.
Быстрыми шагами мы обогнули здание, прошли мимо церкви, вышли к американскому посольству и там свернули направо в первый попавшийся двор.
– Ну и что дальше было? – обратился Нестеров к одному из парней.
– Ну что было… я подхожу к нему, говорю: «Ты чего? С тобой все нормально?». Хотя по тому, как он лежал, было понятно, что все ненормально. Думал, он ногу подвернул, или сломал… но понимаете, живые люди