Пытаясь проснуться

– Яйца… – с трудом выдавил из себя Мерещаев, указывая трясущимся перстом на яйца, окружающие щуку. – Прикажите унести… Я… Я не могу… не в силах терпеть…

– Уноси, дурак, уноси скорее! – прикрикнул предводитель дворянства на побледневшего лакея. – Чтоб духу тут не было этого…

Лакей исчез вместе со злополучным блюдом. Все участливо столпились вокруг Мерещаева, поднося ему воду, утешая, чуть ли не обмахивая платками. Тому постепенно легчало, но язык еще не вполне ему повиновался…

– Водки… окажите милость… – с трудом произнес приезжий. Шашковский стал наполнять его рюмку, слегка дребезжа хрустальным горлышком штофа о край граненой емкости, но Мерещаев не стал дожидаться, вырвал у хозяина штоф и, к немалому изумлению собравшихся, стал жадно пить из него с такой неумеренностью, с какой в жаркий день изжаждавшийся путник вливает в себя колодезную воду.

Осушив объемистый кубический штоф толстого стекла почти что до самого дна, Мерещаев утерся салфеткой и обвел знакомых своих внезапно просиявшим и на удивление спокойным и твердым взглядом.

– Яйца и холод – главные враги мои, их страшусь я пуще всякой скуки, – заявил приезжий во всеуслышание. – А водка – главный друг мой, и пусть гнилым стожком обернется тот, кто осмелится назвать меня пьяницей. Я не пьяница, но философ и знаток нынешнего положения дел, явившийся сюда, дабы подготовить вас к грядущим и, к сожалению, весьма неутешительным событиям. Садитесь, господа, и приготовьтесь выслушать сообщения значительные. И прикажите еще водки, Никодим Ильич, без этого нам сейчас никак нельзя.

Шашковский растерянно щелкнул пальцами и распорядился подошедшему лакею принести еще водки. Мерещаев же продолжал, сверкая глазами:

– Соберите в кулак всю волю вашу, друзья мои, и отворите слух ваш. Империя Российская нынче висит на волоске, и волосок этот вот-вот и неминуемо оборвется. В столице зреет заговор… да что там зреет… Созрел уже! Государь обречен. И вся семья его. Все министры, все столпы государства нашего – все будут уничтожены поголовно, и случится это в ближайшие дни. То же касается и митрополитов, епископов – всех, кто стоит во главе церкви нашей. То же и с предводителями воинства нашего. В скорейшие два-три дня никого из них в живых не останется. Власть захватит некто Нинел, лысый воевода подземных троллей.

– Что-с? Да как же так? Да что же вы эдакое говорите? Не намерены ли шутить? Но предметы для шуток совсем неподобные. Какой еще Нинел? Какие еще подземные тролли? – так лепетал Шашковский, в ужасе обмениваясь взглядами с друзьями своими. Сбруйский закручинился и горестно кашлянул в кулак. Юрьев сделался еще безучастнее и как бы обмельчал, Штеген по-врачебному приподнял брови, безмолвно осведомляясь: белая горячка? Dementia? Стало вдруг всем кристально ясно, что приезжий целиком и полностью безумен. Скорее всего, допился до чертиков, до подземных троллей. А может, и по другим причинам утратил рассудок. Заодно полностью и сразу разрешился вопрос о таинственно прервавшейся дипломатической службе. Стало понятно, отчего она прервалась. Прояснились и особенные отношения с яйцами, холодом и водкой. Прояснились и неупоминания о племяннике со стороны покойного дядюшки. Вообще враз все прояснилось, вот только радости это никому не доставило.

Мерещаев между тем продолжал свою речь голосом звучным и ясным, речь эта казалась слаженной и отчасти гипнотизировала слушателей, но никого уже не могла обмануть, ибо, даже ощущая себя завороженными той странной силой и убедительностью, что источал посветлевший лик Аркадия Несторовича, присутствующие в столовой все равно осознавали всецело, что человек вещает из самых глубин безумия своего.