Пылающий берег

— Ох, глупая старая женщина. Будто ты не знаешь что без тебя в моем сердце пустыня? Когда они убьют тебя, я буду умирать сотней медленных смертей.

Между тем Х-ани подобралась к лагерю, идя по ветру и поглядывая, в какую сторону относит дымок над костром, ибо хорошо знала, что если домашние животные или лошади учуют ее, то поднимут всех. Каждые несколько шагов она припадала к земле, вслушиваясь всем своим существом в малейший шорох, вглядываясь в тени возле фургонов и хижин на стоянке, боясь увидеть высоких черных мужчин, нарядно одетых и обвешанных поблескивающим металлическим оружием.

Но все в лагере спали. Х-ани различила скрюченные возле костра фигуры, вонь от их тел ударила в нос, она задрожала от страха. Заставила себя подняться и сделать еще несколько шагов, прячась за фургоном, отгородившим ее от спящих мужчин.

Х-ани была уверена, что Нэм Чайлд находится в одной из крытых соломой хижин, но для нее было бы катастрофой выбрать не ту.

Все же решила заглянуть в ближайшую к ней и подползла ко входу.

Ее глаза хорошо видели в темноте, почти так же, как глаза кошки, но все, что она могла сейчас различить, была темная, неопределенных очертаний фигура на приподнятом над землей сооружении, возможно человек.

Фигура зашевелилась и закашлялась.

«Мужчина!» Сердце Х-ани заколотилось так громко, что она побоялась, как бы оно не разбудило этого человека. Отступив, шагнула ко второй хижине.

Здесь тоже спали. Х-ани, едва дыша, двинулась вперед. Ее ноздри затрепетали, как у животного, ибо узнали запах молока, исходившего от Шаса, и аромат кожи Нэм Чайлд, который был для нее слаще всего на свете.

Она присела на колени возле кровати. Шаса, почувствовав ее присутствие, захныкал. Х-ани дотронулась до его лба, а потом поднесла ко рту мизинец, ибо давно приучила мальчика к пальцу, как приучивала всех своих детей, которые таким способом моментально успокаивались, что было крайне важно, так как от их спокойствия часто зависела безопасность клана бушменов. Вот и Шаса тут же затих, ощутив знакомый запах старой женщины.

Х-ани тихонько нащупала лицо Сантен. Жар на щеках сказал ей, что у Нэм Чайлд легкая лихорадка, и она наклонилась пониже, принюхиваясь к дыханию. Оно пахло болью и воспалением, но отвратительного зловония, сопровождающего смертельную заразу, в нем не было. Х-ани страстно захотелось осмотреть раны Сантен и перевязать их, но это желание было тщетным.

Вместо этого бушменка приложила губы к уху девушки, горячо зашептав:

— Мое сердечко, моя маленькая птичка, я прошу всех духов клана защитить тебя. Твой старый отец и я будем танцевать за тебя, чтобы придать тебе сил и излечить тебя от болезни.

Голос старой женщины проник, похоже, в самые глубины подсознания спящей девушки. Наверное, ей стал сниться прекрасный сон, ибо она едва слышно с улыбкой на губах пробормотала:

— Старая мать, старая мать…

— Я с тобой, — ответила Х-ани, — и я буду с тобой всегда-всегда…

Ничего больше произнести не могла, потому что комок застрял в горле, а рыдания готовы были сорваться с горячих губ. Она еще раз дотронулась до ребенка и его матери, коснувшись их губ и закрытых глаз, а потом поднялась с земли и заспешила из хижины. Слезы застилали глаза, огромная печаль затопила сердце, притупив все остальные чувства, и Х-ани проскользнула слишком близко от заграждения, где стояли лошади.

Одна из них фыркнула и забила копытом, замотала мордой из стороны в сторону, учуяв острый незнакомый запах. Когда Х-ани исчезла в ночи, кто-то из лежавших возле костра внезапно вскочил, откинув одеяло, и пошел посмотреть встревоженных лошадей. Не дойдя до них, он остановился и нагнулся над крошечным отпечатком на песке.

Удивительно, до какой степени уставшей чувствовала себя теперь Х-ани, пробираясь с О-хва обратно вдоль подножия горы к своей долине.

Когда они бежали по следу Нэм Чайлд и Шаса, она чувствовала себя так, будто готова бежать вечно, будто снова была молодой и полной нескончаемой энергии и сил, необходимых, чтобы позаботиться о безопасности двоих, которых она любила столь же сильно, как и своего мужа. Но сейчас, когда Х-ани навсегда ушла от них, вдруг остро почувствовала тяжкое бремя возраста. Это ощущение сломило ее так, что обычный ровный бег трусцой сменился на тяжелую поступь. Она едва брела, ощущая боль в ногах и позвоночнике.

О-хва бежал впереди так же медленно, как и жена. Х-ани догадывалась, каких усилий ему стоит каждый шаг. К тому времени, когда узкая полоска солнца показалась над горизонтом, оба лишились сил и цели, которые только и позволяли выживать в этом суровом мире. Во второй раз им пришлось понести тяжкую утрату, но теперь у них не было воли, чтобы выкарабкаться из ужаса, сопровождавшего ее: охотник внезапно споткнулся и согнул ноги, опускаясь на корточки. Никогда еще за долгие годы их жизни вместе она не видела, чтобы горе так его подкосило. И когда присела возле него, О-хва тихим голосом прошептал:

— Старая мать, я устал. Мне бы хотелось уснуть ненадолго. Солнце жжет мне глаза. — И приложил ладонь к глазам, чтобы защитить от солнца.