— Уже нет, — сказала она, открывая глаза — только чтобы застонать и закрыть снова. — Ох, как плохо.
— Я принесу воды из той реки…
— Да, неси.
Он сдвинул ее голову и положил на дорогу. — Рад, что все кончилось, Сенд. Да, кстати: что кончилось?
Она вздохнула: — Мать Тьма… она вернулась в Харкенас.
— О, вот это славно.
Спускаясь по замусоренному берегу — бурдюки болтаются на плече — Вифал позволил себе свирепую гримасу. — О, привет, Мать Тьма. Рад что показалась. Ты и все вы, боги и богини. Вернулись еще раз поиграть миллионами жизней, так вас. Ну, у меня есть один совет, да уж. Чтобы вы потерялись. Видите ли, будет лучше, если мы не станем сваливать на вас свои мерзости. Поняла, Мать Тьма? — Он присел у края черной воды, опустил первый бурдюк, прислушался к бульканью. — А насчет моей жены… разве она не настрадалась достаточно?
И голос заполнил его голову: — ДА.
Река бежала мимо, бежали пузырьки из погруженного в воду меха, пока в нем не осталось воздуха. Но Вифал всё держал его, словно топил искалеченного пса. Он не был уверен, что сможет сделать хоть движение.
Опустившаяся темнота сломала мерзлые кости и плоть по всей долине, вылилась за северный гребень, поглощая последние искры от горящих груд, бывших недавно баргастскими фургонами.
Обширное поле брани блестело и сверкало; трупы людей, остовы лошадей съеживались, теряя последние капли влаги; земля шла пузырями, выбрасывая глиняные ребра, на которых подскакивали тела. Железо скрежетало о кости мертвецов.
Небо лишилось всякого света, но падавшие вниз хлопья сажи были видимы, словно в каждом горела искра. Давление прижимало всё к почве, пока кони, одетые в доспехи мужчины и женщины не стали плоскими бесформенными лепешками. Оружие вдруг начало взрываться, разбрасывая добела раскаленные осколки.
Бока холма стонали, содрогаясь — нечто закружилось в середине долины — тьма столь глубокая, что казалась вещественной.
Холм развалился надвое, издав громоподобный треск. Сам воздух как бы лопнул.
Из удушливого разрыва показалась фигура: сначала один сапог, потом второй сокрушил высохшую плоть, кости и кожу. Шаги были тяжелыми как камни.
Тьма волновалась, пульсировала. Фигура замерла, подняла облаченную в перчатку левую руку.
Черноту прорезала молния, загрохотали тысячи барабанов. Воздух завыл, тьма потекла вниз. Сухая шелуха, останки живых недавно бойцов, взлетела, словно возрождаясь, чтобы покинуть землю и подобно осенним листьям уйти в небо.
Ревущий вихрь, рваные знамена тьмы — они извиваются, складываются, сходятся воронкой. Холодный воздух прорвался потопом из разрушенной дамбы, превращая тела в прах, дико взвившийся по следу ветра.
Громовые сотрясения сорвали склоны с холмов, обнажая грубые скалы; валуны катились, давя остатки плоти. А тьма все струилась вниз, соединяясь, становясь продолговатым слитком в вытянутой руке пришельца.
Последний треск, громкий, словно сломан хребет дракона — и настала тишина.
Меч, источающий тьму, капающий морозом.
Сверху солнце пылает в полуденном небе.
Он не спеша осмотрел землю (сухие куски кожи и плоти начали сыпаться с небес), сделал шаг. Согнулся, подобрав чьи-то потертые ножны.
Вложил меч.
Знойный ветер несся по долине, поднимая фонтаны пара.
Он стоял, изучая открывающуюся сцену.
— Ах, любовь моя. Прости.
Он пошел, сокрушая сапогами мертвых.
Вернувшийся в мир.
Драконус.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
По тропе проторенной
Глава 19