Пыль Снов

Когда упала наземь последняя слеза Имасса? Ощутила ли почва особый вкус? Она была более горькой, чем прежние слезы? Более сладкой? Она обжигала кислотой? Он словно видел слезу, отчаянно падающую в бесконечность, в слишком медленное и неизмеримое путешествие. Но он знал также, что видит иллюзию. Последний погибший здесь не плакал (Онос Т’оолан видел и этот момент фальшивого прошлого); несчастный смельчак лежал в путах, окровавленный, ожидая касания острого кремня, насаженного на рукоять из слоновой кости в руке чужака. Они, эти чужаки, тоже голодали и отчаивались. Они хотели убить Имасса, последнего в роде, и сожрать его. Бросить высосанные, разбитые кости на пол пещеры среди таких же костей, а потом, во внезапном припадке суеверного страха, убежать, ничего не оставив позади — иначе злобные духи могли бы найти их на тропе мщения. В этом, ином мире род Тоола погиб под ударом ножа.

Кто-то выл, плоть вспучивалась от неудержимого гнева.

Дети Имассов, вовсе не бывшие детьми, но все же бывшие наследниками, затопили мир, и на языках у них привкус имасской крови. Всего лишь очередная добыча, отправленная в забытье, и лишь смутное беспокойство ворочается внутри, знак греха, ужас первого преступления.

Сын пожирает отца — сердце тысячи мифов, тысячи полузабытых сказок.

Сочувствие было вырвало из его души. Этот вой… он исходит из его глотки. Гнев кулаками стучит внутри тела — демон, тварь, желающая вылезти наружу.

«Они заплатят…»

Но нет. Онос Т’оолан зашатался, обернутые шкурами ноги захрустели по мерзлому мху. Он может выйти отсюда, избежать проклятой, злой участи. Назад, в свой мир, в рай вне смерти, в котором ритуалы дарят и проклятие и спасение. Он не обернется. Его заманили на край утеса, ослепив как зверя, но это уже не важно: ожидающая его смерть куда лучше смерти здешней…

Он увидел впереди всадника, поджидающую его фигуру, сутулую и скрытую плащом, верхом на тощем сером коне, из ноздрей которого не вырываются струйки пара. Увидел кривой ривийский лук в костистой руке. Онос Т’оолан понял, что знает всадника. Наследника.

И замер в двадцати шагах.

— Тебе нельзя здесь быть.

Голова слегка качнулась, в темноте капюшона блеснул глаз. — И тебе тоже, старый друг. Однако мы здесь.

— Отступи, Тук Младший. Позволь мне пройти. То, что ждет дальше, давно мной заслужено. Я возвращаюсь к… к своему. Снова увижу стада, больших ай и ранагов, окралов и агкоров. Увижу свой род и побегу в тени клыкастого тенага. Подброшу на колене смеющегося сына. Покажу детям будущее, расскажу, что мы будем продолжаться вечно, ибо там я найду вечность исполненных желаний.

Тук, друг мой, не отнимай у меня этого. Не отнимай, ведь всё иное твой род уже отнял у меня.

— Я не могу пропустить тебя, Тоол.

Поцарапанные, покрытые шрамами руки Тоола сжались в кулаки. — Ради любви между нами, Тук Младший, не делай этого.

Стрела показалась в руке Тука, коснулась тетивы — и, быстрее чем мог увидеть глаз Тоола, зазубренное острие зарылось в почву.

— Я мертв, — сказал тогда Тоол. — Ты мне не повредишь.

— Мы оба мертвы, — холодным голосом чужака отвечал Тук. — Я могу отрубить тебе ноги и раны будут реальными — я брошу тебя истекать кровью, калеку, мучимого болью. Ты не пройдешь.

Тоол сделал шаг вперед. — Почему?

— Гнев бурлит в тебе, не так ли?

— Возьми его Бездна — я покончил с войнами! Покончил со всем!

— На моем языке, Онос Т’оолан, привкус имасской крови.

— Желаешь, чтобы я сразился с тобой? Ладно… Вообразил, крошечные стрелы смогут свалить Имасса? Я сломал шею ранага. Я был залит кровью. Однажды меня порвал окрал. Когда мои сородичи охотились, мы валили добычу голыми руками, и победа доставалась ценой крови и сломанных костей.

Вторая стрела ударилась в землю.

— Тук… зачем ты это делаешь?

— Ты не должен пройти.

— Я… я подарил тебе имасское имя. Понимаешь всю величину такой чести? Знаешь, что никогда и никто не был одарен так же? Я звал тебя другом. Я плакал, когда ты умер.

— Я вижу тебя ныне во плоти, а раньше видел скрипящие кости.

— Ты уже видел меня таким, Тук Младший.

— Я не…

— Ты меня не узнал. Около стен Черного Коралла. Я нашел тебя, но даже лицо твое было другим. Мы оба изменились. Умей я вернуть былое… — Он подавился словами. — Умей я вернуть былое, я не позволил бы тебе пройти мимо. Я показал бы тебе…

— Не имеет значения.

Что-то сломалось в душе Оноса Т’оолана. Он отвел глаза. — Да, наверное.

— На равнине овлов ты видел мое падение.

Тоол отступил, словно получив удар. — Я не знал…

— Как и я, Тоол. Итак, истина совершила полный круг, изящный как проклятие. Я не узнал тебя у Коралла. Ты не узнал меня на равнине. Судьбы… сходятся. — Тук помолчал и горько рассмеялся. — А помнишь, как мы впервые встретились на окраине Морна? Погляди на меня. Я высохший труп, а ты… — Он задрожал, словно уязвленный изнутри, но быстро опомнился. — На равнине, Онос Т’оолан. Ради чего я отдал жизнь?

Во рту Тоола было нестерпимо горько. Ему хотелось завыть, выцарапать себе глаза. — Ради жизни детей.

— А ты мог сделать то же?

Ужасные слова поразили Тоола сильнее любой стрелы. — Ты знаешь, что не мог, — прохрипел он.