Она нервно сглотнула, привлекая всеобщее внимание.
Бролос Харан говорил - о чем, Ном Кала не имела понятия; он явно не обрадовался, когда его прервали. - Ном Кала, что такого забавного в Провале при Красных Шпилях?
- Ничего, - сказала она, - я извиняюсь, Бролос. Посторонняя мысль. Ну, несколько посторонних мыслей.
Все ожидали пояснений.
Она решила, что лучше помолчать.
Ветер бормотал, хватаясь за обрывки шкур.
Онос Т’оолан заговорил: - Оршайны, бролды. Я отрекся от Джагутских Войн. Я не ищу битвы. Я не стану приглашать вас с собой, ведь я ищу возможности рассчитаться. Как и вы, я призван из праха и во прах желаю вернуться. Но вначале найду ту, что наказала меня воскресением. Гадающую по костям из Т’лан Имассов Логроса, Олар Этиль.
Улаг сказал: - Ты точно знаешь, что это она?
Онос Т’оолан склонил голову набок. - Улаг Тогтиль, после стольких лет ты еще веришь в точное знание?
- Мы не воевали с Джагутами, - бросила Ном Кала.
Гадающих Оршайна охватила волна холодного негодования. Ей было всё равно.
Онос Т’оолан произнес: - Улаг. Я не вижу среди твоих сородичей Вождя Войны клана Оршайн. Почему Инистрал Овен не вышел вперед?
- Он стыдится, первый Меч. - Потери при Красных Шпилях…
- Ном Кала, - сказал Онос, - у клана Бролда нет вождя?
- Только мы. Та война, которую мы вели против людей, не требовала вождя. Было ясно, что победы на поле брани нам не видать. Их слишком много.
- Тогда как вы сражались?
- Сохраняя историю, образ жизни. Мы таились, ибо таким образом могли выжить. Мы сохранили себя. Уже победа.
- И все же, - вставила Ильм Эбсинос, - в конце вы проиграли. Иначе не устроили бы Ритуал Телланна.
- Верно, - ответила она. - Больше негде было таиться.
Улаг сказал: - Первый Меч, мы всё же пойдем с тобой. Как и ты, мы желаем узнать цель возвращения.
- Если вы пойдете со мной, - возразил Онос, - попадете под власть желаний Олар Этили.
- Что может сделать ее неосторожной, - ответил Улаг.
***
Стоявшая среди прочих Имассов Рюсталле Эв слушала и наблюдала, воображая мир, полный смысла. Когда-то он был именно таким - для нее, для ее сородичей. Но всё изменилось очень давно. Может быть, Первый Меч сможет привязать их к своему исканию. Может быть, ответы облегчат бремя отчаяния. Появятся причины быть, поводы для противостояний. Однако пыль манит ее обещанием забвения. Тропа к концу всех концов широка и отлично утрамбована. Ей так хочется идти по ней!
Кальт Урманел сказал за спиной: - Смотрите на его меч. Смотрите: его кончик кусает землю. Онос Т’оолан не любит показных поз. Никогда не любил. Я помню, когда видел его в последний раз. Он победил бросившего вызов. Показал такое мастерство, что десять тысяч Имассов замолчали в восторге. А он стоял, словно потерпел поражение.
- Устал, - пробурчала Рюсталле.
- Да, но не от боя. Его утомляла необходимость драться, Рюсталле Эв.
Она обдумала его слова, кивнула. Кальт добавил: - За таким воином я готов идти.
- Да.
***
Она уселась на груду из трех сложенных полотняных палаток, сгорбилась под меховым плащом. Дрожь не отступала. Она следила за мерцающим концом трубки, плясавшим в пальцах словно светлячок. Атри-Цеда Араникт прислушивалась к звукам из малазанского лагеря. Приглушенный, усталые. Потрясение. Она отлично их понимала. Солдаты выходили из строя, шатаясь, будто ударенные. Падали без чувств, вставали на колени, блевали кровью. Паника пронизала ряды - что это, нападение?
Нет, ничего подобного.
Сломленные солдаты были, все до одного, магами. А врагом, слепым и равнодушным, была сила.
Тошнота отступала. Разум постепенно оживал, мысли блуждали пьяными гуляками, раскидывая кучи пепла - она вернулась назад, к первой встрече с Верховным Магом Беном Адэфоном Делатом. Какой она была жалкой. Мало было падения без чувств перед лицом Командора Брюса? Но она едва успела оправиться, когда он повел ее к Быстрому Бену.
Теперь, несколько недель спустя, лишь обрывки того разговора остались в памяти. Он казался отстраненным; но, когда земля закипела в руках Араникт, взгляд темных глаз стал стал острым, твердым. Глаза будто превратились в ониксы.
Он выругался. Она помнит то ругательство. “Худовы бешеные яйца в огне”.
Она успела узнать, что Худ был богом смерти; если какой бог и заслужил быть предметом горьких ругательств, так именно он. Но тогда она восприняла слова Верховного Мага буквально.
“Огонь”, подумала она. “Да, пламя в земле, в чаше моих ладоней”.
Глаза ее уставились на Верховного Мага - она поразилась его прозорливости и мгновенно уверилась в его превосходстве. Ей не место в такой компании. Ее разум по большей части ползет улиткой, особенно по утрам, пока первая затяжка не пробуждает ее к жизни. Быстрота мысли (отсюда, подумала она тогда, и его прозвище) - сама по себе вид магии, тонкое волшебство, и ей остается лишь взирать на него с суеверным восхищением.