Пыль грез. Том 1

Гляди на этих веселых едоков
Земля выложена блестящими
Подсвечниками из мягчайшего олова
И напиленными деревянными кругами
Проложены дороги через лес
Который был тут – до бревен
(поваленных и попиленных) —
Мы говорили просечная дорога и мы
Говорили лесная дорога когда
Не хватало воображения
Можно сделать веера из ребер
Овец и сумочки для побрякушек
Если растоптать уши
Старух и стариков —
Старые уши лучше ведь они растут
Всю жизнь, даже когда
Есть совсем нечего
И мы несем наше богатство
В маятниках-кошельках морщинистых
И волосатых, алмазов и самоцветов
Хватит чтобы купить лес или дорогу
Но только что-то одно
Хватит и на тапочки
Из мягчайшей кожи пушистой
Как щека младенца
Мы знаем один секрет
Когда больше ничего не останется
И небо перестает плакать
И живот распухнет
От алмазов и самоцветов
И лес может сделать дорогу
Из того чем был
И тени уже не найдешь

Маятники когда-то были игрушками

Бадаль из Змейки Корбанса

Шаманы и ведьмы эланов путешествуют по другим мирам верхом на Крапчатом Скакуне. Семь трав, замешанные в пчелиный воск, скатанные в шарик и расплющенные в маленький диск – его нужно положить в рот, между губой и десной. Рот постепенно охватывает онемение, и слюна течет, как будто глотка превращается в родник, покалывание поднимается к глазам радужными цветами, и вдруг, с ослепительной вспышкой, завеса между мирами исчезает. В воздухе крутятся узоры; сложные фигуры плывут по ландшафту – а ландшафт разворачивается на бесконечной кожаной стене шатра или на бугристой стене пещеры, где бегают звери, – пока не появятся пятна в форме сердца, пульсирующие, покрывающие сцену волнистыми рядами, сладкие и вкусные, как молоко матери.

И появляется Крапчатый Скакун: каскад пятен в форме сердца растекается по длинной шее, вдоль холки и от гривы до хвоста.

Скачка в чужой мир. Скачка среди предков и еще не рожденных, среди высоких мужчин с вечно раздутыми членами и женщин с вечно набитыми утробами. Через леса черных нитей, любое прикосновение к которым приведет к вечным мукам, ведь это путь возвращения к жизни, а родиться – значит найти предназначенную нить, найти сказку о предстоящей смерти, которой не избежишь. Скакать в обратный путь, однако, следует с особой осторожностью, избегая этих нитей, чтобы не запутать, не скомкать ничью жизнь, обрекая человека на вечное узилище, затерянное внутри противоречивых судеб.

Среди этих черных нитей можно отыскать пророчества, но величайший дар – мир по ту сторону леса. Существующее вне времени пристанище для всех когда-либо живших душ, где горе смывается, а печаль уносится, как пыль, где исчезают шрамы. Отправиться в это владение значило очиститься, обрести цельность, избавиться от сожалений и темных желаний.

Умчаться на Крапчатом Скакуне и вернуться значило возродиться невинным и простодушным.

Калит все это знала, но только по чужим рассказам. Шаманы и ведьмы ее народа передавали правду из уст в уста из поколения в поколение. Любая из семи трав, принятая по отдельности, убьет. Семь трав, смешанные в неправильной пропорции, приведут к сумасшествию. И, наконец, только признанный шаманами и ведьмами достойным может свершить путешествие.

Для таких, как Калит, погрязших в заурядности, жизненно необходимой для поддержания жизни семьи, деревни и всех эланов, осмелиться на такой ритуал – даже просто попробовать вкус семи трав – было бы равнозначно осуждению на смерть и проклятию.

Разумеется, эланов больше не осталось. Уже не отыскать ни шамана, ни ведьмы. Нет семей, нет деревень, нет кланов и стад: каменные круги – основания хижин-типи – у подножия высоких холмов остались безжизненными следами последнего лагеря, в который уже никто не вернется; а камни будут постепенно уходить в почву, лишайник на их нижней стороне высохнет, трава, раздавленная ими, побелеет. Эти круги булыжников останутся картой вымирания и смерти. У них не осталось будущего, лишь печаль завершения.

Калит переживала собственное проклятие, не вызванное никаким преступлением, никакой виной, кроме трусливого бегства, трагичного отказа от семьи. Не осталось ни одного шамана, чтобы произнести проклятие вслух, но ведь это и неважно?