Пути в незнаемое

В Германии среди студентов была традиция устраивать Fackelzug — шествие с зажженными факелами. Поводом для Fackelzug мог быть, например, юбилей любимого профессора, приезд знатного гостя или еще какое-нибудь важное событие. Юрий Борисович вспоминал, как поразил его контраст между двумя факельными шествиями, устроенными одно за другим. Два факельных шествия подряд случались редко.

В Геттингене прошел слух, что Джеймс Франк приглашается на должность профессора в Берлинский университет. Всех охватило мрачное предчувствие, что он может согласиться. Но очень скоро выяснилось, что Франк отказался ехать в Берлин и остается в своем институте. Устраивается Fackelzug с барабанами, флагами, нарядами. Флаги и наряды соответствуют различным студенческим союзам. Впереди идет «Стальной шлем», потом «Шваб», «Тюрингенец» и просто студенты, не состоящие в каких-либо союзах. Они приветствуют Франка, который стоит на своем балконе и раскланивается, поют веселые песни, выкрикивают восторженные лозунги.

«На следующий же день после факельного шествия в честь Джеймса Франка, — рассказывал Юрий Борисович, — снова устраивается факельцуг. То ли в связи с тем, что рейхстаг не принял какого-то закона, то ли в связи с выступлением Гинденбурга, не помню. Только этот факельцуг был уже без песен, уже с угрозами, с погромными нотками, со свастикой у всех на груди. А ЛИЦА ТЕ ЖЕ — вот это было страшно».

Все чаще кинотеатр, который молодежь считала своим, оказывался закрытым — его снимали национал-социалисты для своих собраний.

Однажды на дверях кинотеатра появилось объявление о собрании, на котором будет выступать Адольф Гитлер.

«Каким же я смелым был тогда, взял и пошел на это собрание, — вспоминал Юрий Борисович, — мне еще все казалось интересным, и я не отдавал себе отчета в том, что, во-первых, это опасно для жизни, а во-вторых, нечего так рваться».

На собрание пошли втроем: Румер, Фриц Хоутерманс и Ганс Хельман. Фриц Хоутерманс был яркой личностью. Остроумный и веселый выдумщик, он обладал блестящими способностями теоретика. Сложная и запутанная судьба Хоутерманса свяжет его имя с ядерными исследованиями в Харькове и с самым драматическим моментом в работе над атомной бомбой в Германии. Фриц Хоутерманс был коммунистом. Белокурый и синеглазый, он обладал типичным лицом арийца, на котором бесчисленными шрамами от мензур^[2] было написано все его буйное прошлое отъявленного корпоранта и забияки. Ганс Хельман был физиком-экспериментатором. Сын кадрового прусского офицера, он унаследовал картинную внешность отца. Не менее отъявленный дуэлянт, чем Хоутерманс, он остался без двух пальцев на правой руке от острой мензуры противника. У него была мечта податься в Россию, и мечта его сбудется. Он навсегда свяжет свою жизнь с Россией.

И вот эта тройка к назначенному часу отправилась в свой родной кинотеатр на нацистское собрание. Снаружи уже стояли молодчики в коричневых рубашках. Ганс выбрал среди них одного, который, по его мнению, там распоряжался, вскинул перед ним руку — «Хайль Гитлер!» — достал из кармана итальянскую газету с фотографией Дуче и сказал: «Знаете, мы еще не члены партии, но мы хотим послушать вождя. Вот с нами итальянский товарищ (он показал на Румера), представитель газеты «Carrera dela Sera», и ему необходимо попасть на собрание». Румер вытянулся, кивнул головой: «Si, compagna». Молодчик посмотрел на них внимательно, задержал свой взгляд на живописном лице Хоутерманса и жестом направил их к кассе. Молодые люди получили билеты, заплатив по пять марок за каждый, но тут выяснилось, что они не могут попасть в зал, где будет выступать Гитлер, а должны пройти в соседний зал, где речь Гитлера будет передаваться по радио. Даже этот зал был набит битком. Румеру стало очень неуютно, а Хоутерманс стал громко возмущаться: «Нас нагло надули, товарищи, мы хотим посмотреть на вождя, и мы этого так не оставим!»

— Не болтай чепухи, Фриц, пошли отсюда, пока целы, — прошептал ему Румер.

— Как? А пятнадцать марок этим свиньям оставить? Нет! — и направился к кассиру.

— Мы бедные студенты, хотели вождя посмотреть, и мы бы заплатили гораздо больше, чем пять марок, а нас не предупредили. Дайте нам билеты в зал. Ведь это почти что надули нас, а партия не надувает.

Толстый кассир с лицом мясника рявкнул:

— В зал могут пройти только члены партии, хайль Гитлер!

— Членам партии не так нужно. Мы пока сочувствуем партии, еще не до конца все поняли…

Румер с ужасом слушал, как Хоутерманс нес эту околесицу — ходил все время на грани. По тому, как у «мясника» налились глаза кровью, было видно: он чувствует, что над ним издеваются. Но нет — тут же «хайль Гитлер» и нацистские лозунги. К счастью, зазвенел звонок, и кассир, выхватив у них билеты, выбросил им 15 марок и сам поспешил в зал.

«И куда попер, — ругал себя Румер, — нашел себе развлечение! Чтобы еще когда-нибудь!» Но нацистские сборища стали происходить с неумолимой частотой. Они перекинулись на улицы маленького городка, на его площади.