Работоспособность его была удивительной. Он написал много солидных исторических трудов, вполне достойных, чтобы выставляться в соискатели докторской степени, но не до степени ему было. Ему важно было другое — говорить не с избранными, а со многими тысячами и делиться с ними, читателями, дорогими ему знаниями и мыслями — недаром одну из книг своих он так и назвал «Твой девятнадцатый век», как бы навсегда подарив им замечательное столетие. И в своей литераторской судьбе он тоже стал счастлив, потому что был наделен тем особым слухом и даром, которые обращают обычные слова в «божественные глаголы». Даже специальные его сочинения, а повести — и подавно, написаны настоящей русской прозой, скульптурно воспроизводившей неповторимый мир и неповторимых людей былого — Герцена и тайных корреспондентов его «Колокола» и «Полярной звезды», Михаила Лунина и удивительного клана Муравьевых, Пушкина и Пущина, их друзей и их антагонистов из Зимнего и «Собственной Его Императорского Величества Канцелярии».
У Эйдельмана были миллионы читателей и слушателей, к чьему сердцу нашли путь его слово и мысль. В книге «Последний летописец» он искал как можно более точного определения для ее героя — Николая Михайловича Карамзина. И нашел: «историк-художник», не задумываясь, что определение это окажется приложимо к нему самому.
Да, именно он в нашем веке, столь напряженно всматривающемся в свое прошлое и будущее, был «историком — художником», помогавшим осмыслить и прошлое, и настоящее.
Сказано поэтом: «И если снесет в море береговой Утес, меньше станет Европы». Внезапно умер Натан Эйдельман и меньше стало нашей прозы, нашего искусства и науки.
Член-корреспондент АН СССР
Памяти В. М. Стригина … 560
Памяти друзей
Юрий Вебер … 566
Натан Эйдельман … 568