Пути, которые мы избираем

Появление детенышей ознаменовалось переменами в жизни летучих мышей. Обзаведшись потомством, самки перестали днем засыпать и все время оставались теплыми. Это обстоятельство вызвало среди людского населения пещеры острый и долгий спор. Каждый толковал перемену по-своему. Верх взяло мнение Слонима: температура организма у самок поддерживается деятельностью молочных желез. В теле, лишенном тепла, кровообращение замедлено и образование молока было бы невозможно.

Предположение, возникшее в пещере в результате сомнений и страстных споров, подтвердилось. Мыши, у которых отнимали детенышей, уже через сутки ничем не отличались от прочих: они остывали и не просыпались до сумерек.

Когда исследования перенесли на отлученных крошек зверьков, выяснилась интересная подробность: у них отсутствовала своя температура; и ночью и днем они оставались холодными. Такими детеныши рождались и, отторгнутые от матерей, погибали. Своей жизнью и смертью они как бы подтверждали, что жизненный ритм летучих мышей — остывание днем и потепление к ночи — образуется с течением времени и потомству не передается.

Так ли это на самом деле?

Трудно вникнуть в природу зверька, мало исследованного наукой, но Слоним не мог уже отступить. Он прибыл сюда в надежде узнать, почему грызуны не образуют временных связей с температурой внешней среды, и оказался в плену у новой задачи.

В пещере Адзаба продолжалась работа. Летучих мышей отсаживали в отдельные камеры, подальше от стада. В некоторых случаях камеры уносили за несколько километров, но расстояние не отражалось на зверьках. Словно особый заводной механизм отсчитывал время, чтобы в известный момент пустить в ход сложную систему организма: мыши просыпались в те самые мгновения, когда в пещере пробуждалось стадо.

Где этот механизм расположен? В чем его сила? Что позволяет ему господствовать над жизнедеятельностью организма?

Для решения этих вопросов Слоним поспешил в Ленинград, к Быкову.

Он подробно рассказал ему о своих удачах и сомнениях и закончил признанием, что не нашел механизма, который два раза в сутки меняет состояние летучей мыши. Ученый внимательно рассмотрел материал и спросил:

— Вы уверены в том, что эти свойства не наследуются мышами?

— Не сомневаюсь.

— В таком случае, механизм не составляет секрета. Он находится там же, где и прочие временные связи. Удалите у зверька кору головного мозга, и вы его лишите привычного ритма. В Саблинской пещере неподалеку от Ленинграда зимуют ваши зверьки. Наберите их побольше, и мы ими займемся.

Было зимнее время, и летучие мыши, погруженные в спячку, висели гроздьями под сводами пещеры, когда Слоним и его сотрудницы явились за ними. Заключенную в клетку добычу доставили в лабораторию. Тут возникла досадная неприятность. Зверьки нашли лазейку из темницы и по вентиляционным каналам проникли во все этажи института. Новая партия мышей была уже с большей осмотрительностью доставлена на место и оперирована Быковым. В черепе зверька Слоним увидел гребнем возвышающуюся кору больших полушарий мозга.

Послеоперационный период прошел успешно, и ассистент мог вернуться в Сухуми, чтобы продолжать свои опыты на мышах, лишенных коры больших полушарий.

Прежде чем расстаться с помощником, Быков пригласил его в кабинет и между прочим спросил:

— Вы всегда, Абрам Данилович, хотели быть как можно ближе к предмету исследования, жить среди зверей, наблюдать их каждый день в естественной обстановке. Довольны вы тем, чего достигли?

Разумеется, доволен. Разве представленные им работы не убеждают, что общение с природой — лучшее средство против лабораторных заблуждений?

Ученый одобрительно кивнул головой:

— В этом вы меня убедили. Исследования в обезьяньем питомнике рассеяли ваше предубеждение к временным связям. Другому заблуждению пришел конец в стаде летучих мышей…

Ученик сделал недоуменное движение, а учитель спокойно продолжал:

— Я прекрасно понимаю, как трудно уйти из-под власти заблуждений, они цепко нас держат и без борьбы свою жертву не отдают.

— Я не очень понимаю, — сказал ассистент, — о чем вы говорите?

— Какой вы нетерпеливый, — остановил его ученый. — Ваши работы вас убедили, что обмен веществ зависит, помимо прочего, от внешней среды, в которой организм развивался. Нет закона обмена, одинаково пригодного для всего живого на свете. Способ добывания пищи и географическая обстановка серьезно отражаются на обмене веществ. Сейчас вы увидели и нечто иное. В пределах той же географической среды, при одинаковом способе добывания пищи обмен у животных различен в течение суток. Одно не исключает другого, но знать общие законы и не желать видеть, из чего они складываются, значит, мой друг, скользить по верхам… Все изучавшие теплообмен занимались и другим: чередованием жизненных смен в продолжение суток, месяцев и лет… Той самой ритмикой, которой так успешно занимается Щербакова. Ведь вы не очень благоволите к ее трудам…

Ученый улыбнулся, протянул руку помощнику и добавил: