Пути, которые мы избираем

Пора ему знать, что красноречием ее не обманешь. Она умеет отличать серьезное дело от легкомысленной затеи. Пусть ищет себе другого помощника, такого рода путешествия решительно не в ее вкусе.

Ответ не удивил ассистента: из опыта он знал, что все свои творческие подвиги она начинает с протеста.

— Поговорим спокойней, — предложил он, не слишком уверенный в том, что именно спокойствие поможет делу. — Нет ничего невозможного в том, что разнообразия ради вы поедете в Малую Вишеру не в классном вагоне, а на открытой площадке. Во имя науки…

— То, что вы предлагаете, — не дала она ему докончить, — ничего общего с наукой не имеет. Здравомыслящие люди не переносят свою лабораторию на площадку товарного поезда.

Понугаева допустила ошибку, которой Слоним не преминул воспользоваться.

— Я не могу с вами согласиться, — возразил он. — Современные ученые устанавливают свою аппаратуру и на вершинах недоступных гор, и на дне океана и не переносят ее в звездные пространства лишь потому, что там пока нет для них опоры… Поговорим определенней, — мягко пригласил он ее. — Что именно смущает вас в моем предложении?

Его спокойная настойчивость была тяжким испытанием для нее, она все еще делала вид, что не уступит, но сила ее протеста слабела.

— Как вы разместите на тормозной площадке резиновые мешки, которые испытуемый должен наполнять своим дыханием? Рейс продолжается пять-шесть часов, легко ли столько времени высидеть на холоде?

Когда эти сомнения были разрешены, возникли другие:

— Мы потеряем только время, маски не подойдут к лицу испытуемого, мешки будут пропускать воздух.

Новые возражения возникли, когда казалось, что согласие их примирило.

— Вы говорите, нам дадут шинели и ушанки, — сказала она, — но в таком обмундировании не очень приятно возвращаться домой.

Он указал ей дорогу, где никто из знакомых не встретит ее, заверил, что шинель к ней пойдет, внешность ее выиграет от ушанки…

На том они порешили.

Путешествие началось со станции Сортировочная и было весьма неприятным и трудным. Физиологи надели кондуктору маску и заодно ставили опыты на себе. Исследователи обратились в испытуемых, вернее — в контрольных подопытных, как это практикуется в лабораторных экспериментах.

Поезд шел до Любани без остановок и дальше до станции Малая Вишера. Студеный ветер неистовствовал на тормозной площадке, Слоним и его помощница, изнемогая от холода, тщетно пытались согреться, тогда как кондуктору вьюга была нипочем. Он спокойно всматривался в даль, то к чему-то прислушивался или постукивал гаечным ключом. Физиологам дорога казалась бесконечной, холод их донимал, время тянулось мучительно долго.

Что же делало кондуктора неуязвимым для холода? Неужели его организм согревал себя по-иному?

Исследование подтвердило, что это так: обмен веществ у кондуктора шел интенсивно, тогда как у физиологов он едва нарастал. Химическая теплорегуляция, малодейственная у человека, теперь снабжала испытуемого теплом. По мере того как поезд ускорял движение, учащалось дыхание кондуктора и повышался газообмен. Годы работы на холоде пробудили у него процессы, несвойственные тем, кто неизменно пребывает в пределах своего искусственного климата. Между обменом веществ у испытуемого и у животных, приспособленных к низким температурам, не было коренного различия.

Опыты на площадке товарного вагона продолжались. Иной раз физиологи сопровождали испытуемого или снаряжали его на станции Сортировочная всем необходимым, а сами дачным поездом спешили в Любань. Там они встречались, снимали маску и уносили с собой мешки.

Возвращаясь однажды на тормозной площадке в Ленинград, Слоним и его помощница наблюдали нечто удивительное. Обмен веществ у кондуктора, вначале высокий и устойчивый, по мере приближения к станции Сортировочная начинал снижаться. Холод и ветер свирепели, измученные физиологи едва держались на ногах, а кондуктор расстегивал воротник шинели, ему становилось жарко, хотя теплота его тела едва достигала тридцати шести градусов. Что же случилось? Какое тепло и откуда неожиданно обрушилось на кондуктора?

Позже все разъяснилось: тепло это находилось вне испытуемого — в комнате отдыха, к которой поезд все ближе подходил. Пока товарный состав следовал в сторону от Ленинграда, обмен у испытуемого нарастал. Словно предугадав грозящее организму охлаждение, высшие нервные центры посылали импульс за импульсом: «Дышите глубже и чаще, ускоряйте распад веществ, выделяйте больше тепла». По мере же приближения к Ленинграду, где кондуктора ждали кров и тепло, физиологическое состояние менялось. Потребление кислорода становилось меньше и меньше, обмен веществ падал, хотя температура тела снижалась. Этот поворот в центральной нервной системе был вызван временной связью; она возникла между помещением для отдыха и теплорегулирующим аппаратом коры головного мозга.