Пути и маски

Просто стоял и смотрел на неё, чуть нахмурившись. Тааль видела морщинку, рассекшую его лоб. Он изумлён и озабочен. Он не ожидал встретить её в своём сне.

Тааль откуда-то знала, что ей нельзя пока говорить с ним, что он всё равно не услышит. Но тоскливая, неутолимая жажда — коснуться, заговорить, выслушать — сразила её, как шквальный ветер, в котором невозможно лететь. Как ураган, что выкручивает воющий от боли воздух.

— Возвращайся теперь, Тааль-Шийи, — прозвенел далёкой капелью голосок Эоле. — Возвращайся, пока не поздно.

…Тааль открыла глаза на лежанке из сухой травы, которую устроил для неё Турий. Горячий, сухой ветер ерошил перья.

Она вытащила голову из-под крыла и увидела жёлтый песок. Один песок до самого горизонта.

ГЛАВА XVIII

Минши, остров Рюй

Ривэн медленно умирал от скуки. Дни тащились, чинно надувая щёки — ни дать ни взять купцы, которых он когда-то обкрадывал. Жара дурила голову, а после обильных трапез и вина хотелось спать.

Рабы-охранники, сменяясь дважды в сутки, следили за каждым шагом. Объясняясь знаками и парой заученных фраз на миншийском, Ривэн завёл с ними приятельские отношения, но это не особо спасало: все они — рослые, черноглазые, с негромким шуршащим говорком — были фанатично преданны Люв-Эйху и боялись наказания. Так что о прогулках без разрешения или просто о паре часов наедине с Бадвагуром нечего было и мечтать. Иногда поступал приказ от Люв-Эйха (всегда через третьи руки — после того памятного праздничного ужина Ривэн больше не удостаивался чести лицезреть необъятную особу Наместника), и их с агхом отпускали погулять к морю. Ривэн, впрочем, так и не научился плавать, а от вида воды его всё ещё мутило, поэтому к морю он не очень-то рвался.

От скуки Ривэн начал было отвечать на заигрывания хихикающих рабынь, но в большинстве своём они так нечасто мылись и так мало походили на леди Синну, что и это заглохло как-то само собой.

Ривэн ждал. Он много дней не видел Альена и ничего не знал о его планах. Периодически он думал о том, что сейчас поделывает королева Хелт и не атаковала ли она Дорелию, пока он здесь жиреет на персиках, любуясь золотистыми закатами. Поэтому ждать становилось всё тяжелее, а время будто застыло. Зато Бадвагур был раздражающе спокоен и лишь твердил, как волнистые попугайчики Люв-Эйха: «Волшебник знает, что делать». А ещё непрерывно что-нибудь вырезал — Ривэн всё больше завидовал его терпению.

— Он-то, может, и знает, а вот я нет, — шипел он и тыкал пальцем в висок, где осталась заметная проплешина. — Зачем бы нас приказали обкорнать, если бы нам ничего не грозило?

(Это, правда, сделала хорошенькая рабыня — совсем девчонка, наверное, на пару лет старше маленькой Доры эи Мейго, — и к тому же серебряными ножничками. На тот момент Ривэн не возражал, но потом, вспомнив побледневшее и суровое лицо Бадвагура, тоже решил изобразить негодование).

Именно после странной принудительной «стрижки» их перевели в другое помещение — маленькое круглое здание в глубине Наместниковых садов, нечто среднее между домиком и открытой беседкой. Как и все дома здесь, она была сложена из цветного камня; стены и столбики у входа оплетали пахучие красные цветы, пол укрывали опрятные циновки. К услугам «гостей» в любое время были опахала из пальмовых листьев, чистая вода и одежда — только это не спасало от положения пленников.

Ривэн освоил местные настольные игры — с фишками, кубиками, ленточками, деревянными и каменными фигурками воинов и коней. Они оказались более замысловатыми, чем игра в кости или родимая дорелийская «лисья нора», но тоже вскоре приелись.

Бадвагур, тихий и сосредоточенный, с жадностью приник к новым инструментам, как только их принесли. Придирчиво осмотрел резцы и лопаточки, зачем-то подул на них, потёр краем рубахи (местное просторное одеяние агх категорически не принял) — и с тех пор почти не выпускал из рук. Он начал две работы одновременно и даже ходил как-то бережно, точно боялся расплескать воображаемые контуры камня.

На все вопросы Ривэна, касающиеся резьбы, агх отмалчивался, но с охотой говорил обо всём другом. Ривэн узнал много интересного о Гха'а, гномьих кланах и городах; в голове у него долго не укладывалось, например, как целый народ выживает без пшеницы и солнечного света или как можно вырубить дома и улицы в толще скалы. Раньше он не задумывался о женщинах и детях у агхов — или оставался на уровне уличных дьернских шуток про бороды и приросшую к животу наковальню…

Женщины, кстати, вообще составляли особую тему. Бадвагур говорил о них с таким уважением, которого Ривэн не встречал ни среди рыцарей при дворе, ни, тем более, среди слуг или юнцов в сиротском приюте Дьерна. Однажды Ривэну повезло, и он всё-таки вытащил агха на откровенность:

— Да, есть у меня… зазноба, — краснея, выдавил Бадвагур неуклюжее слово; Ривэн, чей ти'аргский был всё ещё далёк от совершенства, не сразу сообразил, о чём речь. — Очень достойная девушка.