Пути и маски

— Так, значит… Я умерла? — тоненьким голосом уточнила она. Страшно почему-то уже не было, но и интересно тоже — будто предстоит узнать о мерзкой язве или болячке, из которой надо рутинно вычистить гной.

Эоле вздохнул и закатил глаза (один из них притёк обратно с запозданием).

— Ты меня совсем не слушаешь. Ты не умерла, а в своей пещере. Чего тут непонятного?… Твоё тело сейчас крепко спит, а кентавр с бешеной птичкой дружно плачут над ним от горя… Да шучу я, шучу, — быстро прожурчал он. — Не плачет никто пока — ишь, запаниковала… Просто ждут, не очнёшься ли ты, ибо что им ещё остаётся?

— Я хочу вернуться, — помедлив, сказала Тааль. Во рту у неё ещё не растаяла сладость чужеземного «пирога», но при мысли о беспокойстве друзей к ней прибавилась горечь. Им обоим хватает своей боли, куда же вместить ещё и её?… — И понять, что со мной случилось.

— Возвращайся, если сумеешь, — Эоле передёрнул текучими плечиками. — Я же тебя не держу. А насчёт того, что случилось… Сама-то как думаешь, Тааль-Шийи? Тебе, судя по всему, полагается уже знать. Вот твой кентавр считает тебя воплощением мудрости, а племя лис-оборотней (хотя и не полным составом, не буду лукавить) — доброты, — атури определённо смеялся над ней, но не обидно, а так, как и должен бы. И правда, с лёгкостью согласилась Тааль, какая уж там у неё доброта, а тем более мудрость?…

— Это совсем не так… Я знаю только то, что лежит на поверхности. Что гриф заговорил со мной без слов, — Тааль поёжилась, вспомнив мертвящую пустоту его зрачков и облезлую шею. А этот изогнутый, сточенный клюв без всяких колебаний вонзился бы в лисёнка… Что-то в ней полыхало от ужаса и возмущения при одной мысли об этом — будто лисёнок, став взрослым, не будет точно так же охотиться. — Что после этого исчез мой слух, а потом… — она прерывисто вздохнула. — Потом началось то, что началось. И в итоге я здесь. Не умерла, но почти умерла… Что это? Через грифов меня выследили они, да? Тэверли? Если такое возможно…

— Ты сама говоришь, что повторяешь поверхность, — капли с ладошки Эоле размеренно падали в родник, как маленькие звёзды. — А ты заберись вглубь, Тааль-Шийи. Под воду, и камни, и мох. В самую темноту… — и, увидев замешательство Тааль, прибавил: — Уплывшие на восток горняки-агхи — о них тебе и рассказывали, хотя они уже много веков как покинули этот материк, — живут на такой глубине поколениями, и им там вполне хорошо. Я уж не говорю об атури камней…

— А кто такой Хнакка? — спросила Тааль — некстати ей вспомнились злобные мысли, случайно подслушанные у каменных скорпионов. — Может, атури из такой вот пещеры?…

— Ох, нет! — почему-то это развеселило Эоле. — Хнакка и правда атури, один из старейших. Но совсем не каменный. Наверняка вы с ним скоро встретитесь — если, конечно, твои хилые крылышки донесут тебя до Пустыни… Не уходи от важной темы. Ты должна думать, Тааль-Шийи.

Легко сказать — «должна думать»… Встречаясь с Эоле, Тааль каждый раз прямо-таки ощущала, как хрупкий порядок в её сознании становится неопрятной кучей.

— Я не понимаю. Прости, но правда не понимаю. Ты хотел, чтобы я добралась до тэверли. Ты указал мне на красную звезду. Так как же… — она умолкла. Эхо, дробно отскакивая от стен пещеры, несколько раз повторило «как же», и оно повисло в воздухе звеняще-тоскливой нотой.

— Как же я мог допустить твою смерть, хочешь ты спросить? — подбодрил Эоле. Тааль вздохнула.

— Да. Да, наверное… Хоть я и знаю, что не имею права спрашивать. Ты не обещал мне свою защиту. Никто не обещал.

— Но ведь я заговорил с тобой. Я нашёл тебя. Разве ты не имела права считать, что в моём лице все духи тебя защищают? — Эоле на секунду нырнул в ручей и, поплескавшись там, будто бы увеличился в размерах. Синий свет стал вдруг резким, достигнув насыщенности неба в ясный, но предгрозовой день — или…

Что-то внутри Тааль сжалось томительно и жутко, как на пике крутой петли в полёте. А потом распустилось, заставив сердце неистово колотиться, а тело — исходить дрожью.

Глупое, трижды глупое сравнение — и почему оно лезет ей в голову при виде любой синевы?… Глаза чужака из её снов. Мучительно-живые, хватающие внутренней силой глаза.

— Ты знал об этом, — медленно произнесла Тааль. — Ты знал, что происходит со мной. Это было частью твоих планов. А может, и планов других атури. Так?

— Почти, — радостно откликнулся Эоле. Теперь он опрокинулся на спину и по-лягушачьи шевелил ножками, скользя вдоль родника. Синева затопила пещеру — это было красиво, но странно, как в любом сне. — Планы это не лично мои и не мне подобных, но я знал о них и не противился. Молодец, что догадалась, Тааль-Шийи, это уже куда лучше…

— Значит, всё-таки тэверли? Точнее сказать, тауриллиан? — Тааль спрашивала, чтобы вытеснить голосом пещерную тишину и прекратить наконец думать о том странном создании из снов. Это у него ключ от огненных врат в Хаос. У него — власть открыть их.

Настала очередь Эоле вздыхать — причём и это прозвучало как издевательство.