Там (в Харберде) были такие же большие дома, как и в Себастии. Мы увидели там один дом в сорок колыбелей[228], и все были покорны отцу, а если отец умирал, подчинялись старшему брату; вот какую большую любовь и единодушие мы увидели в той стране; меж тем в других местах даже два брата или две сестры не могут ужиться вместе в одном доме. Армяне и сирийцы были дружны, ибо отдавали и брали друг у друга девушек [в замужество], и, если кто-нибудь из армян умирал, звали на похороны сирийского иерея, а [если умирал] сириец, то армянских священников, и все говорили на армянском языке. Среди них были и греческие села, [жители] которых так же отдавали [своих] и брали [армянских] девушек; они были очень дружны и единодушны с армянами и говорили на армянском языке, так что не поймешь, кто армянин, кто грек, кто сириец, ибо между ними ни в чем нет различий.
Притеснения
У вардапета, который ко мне был очень добр, я прожил две недели. Он посоветовал мне: «Лучше ты свою лошадь не бери с собой, но оставь лошадь здесь, у меня, а также перемени одежду и надень старую, бедную, ибо здесь [уже] Курдистан». И я поступил так, как он приказал. Янычары были так злы, что не позволяли христианам садиться на лошадь или на мула, надевать хорошую чуху, иметь сад, большой дом, но все у них отбирали. Точно так же они не позволяли архиереям разбирать вопросы хаса и чехаса или соблюдать закон; если кто-нибудь хотел взять себе жену, но имелись препятствия, он шел не к пастырю или епархиальному начальнику, а к какому-нибудь янычару, давал ему взятку, и тот приходил и дубинкою заставлял иерея венчать, и тот поневоле должен был слушаться его; в противном же случае на голову его обрушивалось много бед, [ему наносили] ущерб и штрафовали его, а также церкви и монастыри.
По всей стране турок [происходит] так, но в Харберде более, чем в остальных местах. В Стамбуле у христиан несколько больше утешений и радостей, ибо [они] имеют великолепные церкви и празднества с пением, ездят на лошадях и мулах, надевают чуху в сто, в семьдесят мотков ниток, едят, пьют, веселятся, имеют большие дома, виноградники и сады и прочее. Всего этого в Анатолии вовсе нет; дома наподобие хлевов низкие, глинобитные, а в городах из кирпича, с маленькими дверьми, приземистые и темные. В тот год[229], когда я был в Токате, вышел злой указ о том, чтобы в церквах и монастырях не жгли восковых свечей, но только сальные, и, если где-нибудь находили, штрафовали.
Так их (христиан) мучали и притесняли мусульмане, поэтому они очень бедны и неимущи, ибо их постоянно обирают, гнушаются [ими] или штрафуют [их], чернят и требуют больше налогов; если кто-нибудь имеет десять сыновей, со всех взимают харадж, если [кто-нибудь] уйдет, все равно взимают. В Стамбульской области ездят на лошадях и мулах, оттуда в Себастию до Амида на ослах и верблюдах, а в домах Себастии даже осла не увидишь, все имеют быков, грузят на них соль и поклажу, да и сами ездят. Из-за этого в каждом городе, в каждом месте я терпел много убытка и платил штраф за лошадь, оставляя ее на хранение в темных местах, помещениях и домах всадников, платя всем деньги, чтобы не брали с меня улаг. По дороге неоднократно взимали [с меня] улаг, так что я с трудом [при помощи] подарков избавился от уплаты его за свою злосчастную лошаденку. Так путешествовал я, дрожа, боясь и сомневаясь, хотя и ездил повсюду с большим караваном, ибо везде и всюду были разбойники и софта, всюду были грабежи, разбои и насилия. От [всего] этого я мучился и огорчался больше всех остальных, удивляясь и очень страдая, ибо не был осведомлен об этих вещах. Я постоянно грустил, скорбел и был неутешен.
Балу
Там (в Харберде) я нанял одного сирийца, который знал по-курдски и по-армянски, и трижды пересек славную реку Евфрат, один раз на спине курда, а [два] другие на лодке. Вода там очень приятная на вкус и здоровая, так что, если даже съешь целого ягненка и [потом] выпьешь [воду], переварится. Оттуда через множество армянских сел мы в полтора дня [достигли] касабы Балу. Балу был похож на остров, ибо его окружал Евфрат и оставалось лишь немного суши для выхода. Там была высокая, неприступная, остроконечная крепость, подобная Османчуху. Там была одна церковь и молельня вардапета Месропа[230], войдя в которую, мы помолились и попросили отпущения грехов себе и своим усопшим. Напротив нее стояла скала, похожая на еврейский ковчег; на ней была надпись, которую мы не смогли прочесть; сказали, что это те знаки, которые бог дал армянам. Там были восемь новых и красивых церквей и одна курдская мечеть, однако последняя была бедна, [построена] из камыша, покрытого соломой. Впрочем, вина – изобилие, ибо здесь много виноградников; [здесь] много жирных куропаток, по одному пара за три-четыре штуки. Там я пробыл одну неделю и нанял другого человека, ибо тот [сириец] вернулся домой.