Читаем Путевой дневник полностью

После трех недель, которые он провел в Японии, Эйнштейн наконец использует слово «уютный» (gemütlich), чтобы описать отношения со своими японскими хозяевами115. До этого момента «уютный» применялось им почти исключительно по отношению к его европейским приятелям, преимущественно немцам. Теперь он как будто «очеловечивает» японцев куда больше, чем во время его первых контактов с ними, когда он описывает их просто карикатурно. Чуть позже он хвалит полное отсутствие «цинизма или даже скептицизма» у принимающих его японцев. Затем он пишет то, что можно читать как объяснение в любви к Японии и ее народу: «Чисты душой, как ни один другой народ. Нужно любить эту страну и восхищаться ею»116. Неделей позже он пишет своим сыновьям: «Японцы мне действительно нравятся, и, кстати, больше, чем все народы, которые я повидал до сих пор: они спокойны, скромны, умны, ценят искусство, тактичны, ничего ради внешнего вида, а все ради внутренней сути»117. В своей статье о впечатлениях от Японии Эйнштейн говорит о главных различиях, которые он видит между европейцами и японцами. Семейные связи кажутся ему гораздо прочнее в Японии, а традиция не показывать свои чувства, по его мнению, помогает японцам жить в одном доме даже тем, у кого нет «эмоциональной гармонии». Он решительно отрицает идею, что это может привести «к внутреннему оскудению». Даже если он не в состоянии понять изнутри японское мышление, Эйнштейн верит, что он может проникнуть внутрь души японского народа через искусство. «И в этой области я не перестаю удивляться и восхищаться. Природа и люди как будто объединились, чтобы донести до нас единый стиль, какого нигде больше не встретишь. Все, что действительно берет начало в этой стране, изящно и радостно, это не абстрактная метафизика, а всегда тесная связь с тем, что доступно в природе»118. Согласно мнению историков, в значительной степени эти комментарии Эйнштейна соответствуют современным ему западным представлениям о Японии. Например, главные особенности японского искусства для западного человека – «простота, функциональность, минимализм». В японце видят человека, отличающегося своей «любовью к природе» и живущего «в гармонии с природой». Японский сад – квинтэссенция того, как может быть выражена «идея гармонии и особого японского родства с естественной природой»119. Любопытно, что эти представления не учитывают, что «множество знаменитых садов было создано в эпоху войн или социальных потрясений»120. Больше того, японцам в целом свойственно двойственное отношение к природе121. Впечатления Эйнштейна от японских женщин – одни из самых противоречивых. На ужине со «множеством гейш» он находит танцы «очень молодых» танцовщиц и «очень выразительные, чувственные лица» старших гейш «незабываемыми». Намекая, что их с Эльзой «вежливо отпустили», потому что должна начаться «вторая, более вольная, часть вечера», Эйнштейн подразумевает, что в этой второй части будет куда больше флирта и алкоголя. Намек подтверждается следующей фразой, о его беседе с Инагаки «о гейшах, морали и прочем»122. Придерживается ли Эйнштейн обычного европейского заблуждения, в котором гейши считаются проститутками, из дневника непонятно.

Другая сторона спектра: его идеализация порядочной японской женщины. В конце своего визита Эйнштейн относится к ней как к «созданию-цветку»123 и, таким образом, мы видим, что его изначальное карикатурное восприятие здешних женщин не претерпело сильных изменений и все еще сосредоточено на их внешнем виде. В его прощальном письме к Йоши Ямамото, жене президента «Кайдзося», он описывает свое чрезвычайно идеализированное представление о японских женщинах и японской семье: «Вы всегда будете олицетворять для меня идеальную форму японской женственности. Спокойная, веселая […] вы – душа своего дома, который похож на ювелирный футляр, в котором, как драгоценности, живут ваши очаровательные маленькие дети. В вас я вижу душу вашего народа и воплощение его древней культуры, прежде всего стремящейся к изяществу и красоте»124.

Таким образом, Эйнштейн одновременно воспринимает порядочную японскую женщину как украшение и как олицетворение души народа. Это может иметь смысл, только если он считает, что орнаментальная природа японской культуры и общества и есть его первостепенная черта. В какой-то степени полярные представления Эйнштейна о японской женщине вполне укладываются в западный противоречивый стереотип о восточной женщине: хрупкая, декоративная Мадам Баттерфляй и восточная «роковая женщина», Леди Дракон125.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневник ученого

Путевой дневник
Путевой дневник

Осенью 1922 года Альберт Эйнштейн предпринял путешествие по Дальнему и Ближнему Востоку длиной почти полгода. На нить его сложного маршрута были нанизаны Гонконг и Сингапур, две короткие остановки в Китае, многочисленные лекции по всей Японии, почти двухнедельное пребывание в Палестине и трехнедельное – в Испании. Под этой обложкой приводится полный текст дневника, который физик вел на протяжении поездки.Сделанные наскоро записи отражают соображения автора о науке, философии, искусстве и политике, а также сиюминутные впечатления и отвлеченные размышления об актуальных событиях. Заметки стали предметом пристального внимания исследователей, потому как содержат также указания на спорные воззрения автора по расовому вопросу, которые отчасти объясняются, впрочем, веяниями эпохи.Эйнштейн и впредь станет держать под рукой блокнот во время путешествий. Это его первый опыт, сообщающий некоторые неизвестные детали о личности ученого, впервые столкнувшегося с огромным удивительным миром.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Альберт Эйнштейн , Альфред Бестер

Документальная литература / Научная Фантастика / Документальное

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука