Путёвка

Считалось, если закат чист — наутро хорошая погода, в тучу село солнце — пасмурно, ветер, возможно, и дождь. Но иногда не совпадало. Случалось, и при ясном закате ночью начинался дождь и шел до утра. Но всходило солнце, море успокаивалось, и день снова был жарким, иногда погода менялась, даже когда день начинался безоблачно, над побережьем проходили грозы с затяжными ливнями, косо вспарывающими воду. И в грозу было хорошо сидеть под навесом на сухом топчане, па- бросив на плечи кофту, смотреть, как, захватив частью берег, белесой плотной стеной надвигается дождь, ближе, ближе, падают первые капли на песок, вот уже ничего не видно — не слышно, кроме ровного шума падающей воды. Гроза скатывалась за горы, шумело только море, и там, где оно сливалось с низким рыхлым небом, там, откуда приходил дождь, непременно возникал смерч. Вода вдруг вздувалась, начинала подыматься, образуя высокий неохватный столб. За ним — второй, третий. Жутковато было смотреть, как двигались они по взволнованному морю, соединяя воду и небо, уходя дальше, дальше, прямые, или отклоняясь в сторону, или закручиваясь жгутами. Их затягивало сизой нелепой, потом столбы оседали, теряя силу, таяли как бы. После гроз дышалось легко, в воздухе, насыщенном водяной пылью, резко чувствовались запахи моря, побережья. Море долго не успокаивалось.

Оттуда, из-за невидимых буев, одна другой круче, с пенистыми гребнями изломисто плыли к берегу волны. Волны были неодинаковой силы, одна с шуршаньем отодвигала от песчаной косы к бетонной стене гальку и голыши, постукивающие друг о друга, следующая — слабее, а какая-нибудь двадцать девятая, взбугрившись за буями, стремительно шла к волнорезам и, собрав в зоне купания медуз, мусор, водоросли, накрыв метровым пластом пляж, всей тяжестью ударялась о бетон, взбрасывая высоко над парапетом цену и брызги. С темнотой волнение усиливалось, переходя в шторм. Среди ночи в открытое окно сквозь сон слышно было, как бьется, шумит возле берега вода. И в такую погоду к морю ходили. Некоторые купались, заплывая не дальше волнореза, падая в провалы, взлетая на волну, иногда купальщика выбрасывало волной, и он, слегка поцарапанный о гальку, пошатываясь, подымался на парапет. Купаться в штормовую погоду запрещалось, от пирса к пирсу натягивались тяжелые, провисающие в волны канаты, преграждая путь в море, металлические калитки — спуск с парапета на пляж — закрывались замками.

После бури на песке оставалась кайма мусора, палки, обломки досок, коряги, неизвестно откуда принесенные бревна. Мусор перемешивался с песком, на бревнах и коряжинах отдыхали купальщики, а обломки собирали дикари для костров и пели у огня под гитары. Коряжины и бревна лежали на песке до следующего шторма, их уносило в море, чтобы закрутить, разогнать и выбросить в другом месте.

По вечерам под навесами на топчанах сидели пары, любители уединения, штормов, греясь из прихваченных бутылок.

Посмотрев закат, Анна Павловна шла на ужин.

После ужина отдыхающих ждали развлечения. Кто ходил в кино, мог посмотреть кино, если фильм новый или старый, но интересный. Фильмы показывали каждый день. Иногда в кинозале читали лекции о международном положении или на другие темы — и на лекции находились любители, иной вечер приедут артисты Сочинской филармонии. И хоть выступали они, как выразился один отдыхающий, на уровне художественной самодеятельности, народ валил занимать стулья, стояли в проходах, дверях, горячо аплодировали.

Обычно же после ужина большинство собиралось на танцплощадке. Танцплощадка рядом со столовой, за цветником, просторная, охваченная по кругу бетонным барьером с легкой алюминиевой решеткой. Вход от цветника, на противоположной стороне раковина оркестра. Оркестр играл раз в неделю — дома отдыха оркестр; остальные дни танцевали под усилитель, подвешенный на самый верх столба. Внутри площадки скамьи для нетанцующих и танцоров, чтобы могли пары передохнуть в перерыве.

Анна Павловна садилась всегда на крайнюю от входа скамью, наблюдала. Выйдет из столовой, музыка играет, танцплощадка освещена, на скамьях тесно, возле цветника толпа. Женщины принаряжены: прически, цветные длинные платья, брючные костюмы. И мужчины. Оживлены, разговаривают, поведение совсем другое, не как в столовой или на пляже — и голос и жесты не те. За спиной — сумерки, аллеи в редких фонарях, музыка звучит мягко, не раздражая. Посередине площадки массовик-затейник стоит, всякие игривые разговоры затевает с публикой, горячит ее, подготавливает. Слушают его, улыбаются, пересмеиваются.

— А сейчас начинаем танцы, — объявляет массовик и делает рукой. — Дамы приглашают кавалеров. Не стесняйтесь, дамы! Ищите своего кавалера! Смелее! Промедлите — потеряете! Захватит другая! Спешите, дамы! — Ждет смеха.