Поднимаясь по долине, мы часа через два достигли предела лесной растительности, а затем во 2-м часу пополудни – и вершины перевала. Здесь я сделал гипсометрическое измерение, которое дало мне для этой вершины 2750 метров абсолютной высоты. Термометр в этом часу показывал 7,5 °C. На перевале, начиная от предела лесной растительности, я сделал чрезвычайно интересный сбор высокоальпийских растений. Из собранных мной в альпийской зоне Курментинского горного прохода 31 вида растений оказалось: а) два местных, вновь открытых в этот день (19 июня); б) один также местный, уже найденный мной за несколько дней в Тянь-Шане;[60] в) пять гималайских форм;[61] г) один вид был до того найден Карелиным только в Тарбагатае и мной в Тянь-Шане;[62] д) два вида были до того найдены ботаником Бунге только в восточном Алтае на реке Чуе и мной в Тянь-Шане.[63] Остальные высокоальпийские виды Курментинского перевала имеют более широкое распространение, а именно: е) шесть видов по всей алтайско-саянской системе;[64] ж) еще пять видов, кроме этой горной системы, доходят и до Кавказа;[65] з) наконец, еще четыре вида достигают до полярных равнин Азии и Европы.[66]
Когда мы в этот день (19 июня) достигли до вершины Табульгатинского перевала, то весь северный его склон был завален снегом, но снег этот был свежий, выпавший в последние дни; там, где он таял, были видны и поляны вечного снега. Самый гребень перевала и спуск с него на южную сторону состоял из гранита. В 3-м часу пополудни мы уже быстро начали спускаться, и на двух третях этого спуска граниты сменились известняком.
Исследование этих известняков я начал от линии их соприкосновения с гранитами, и скоро мне посчастливилось открыть в них достаточное количество прекрасно сохранившихся окаменелостей, давших мне возможность определить,
Ночлег свой я расположил в долине реки Курменты на нижней границе лесной зоны, которая здесь по моему гипсометрическому измерению оказалась в 1820 метров абсолютной высоты. Удачный наш день закончился обильным ужином, доставленным на весь наш отряд в виде двух баранов из ближайших выдвинувшихся вслед за нашим движением по Кунгею богинских аулов.
20 июня при хорошей погоде и температуре +7,5 °C я встал в пять часов утра и поспешил употребить три часа времени на самый тщательный сбор окаменелостей в возвышавшемся над нами обнажении горных известняков.[67] Снялись мы со своего ночлега в 9 часов утра и, выйдя на Кунгей, через немного часов добрались до широкой долины реки Тюп, в это время роскошно поросшей древесной и травяной растительностью.[68] Здесь на прекрасных пастбищах долины реки Тюп мы нашли богинские аулы и, переменив в них наших лошадей, к вечеру уже доехали до аулов Бурамбая, который приготовил нам самую радушную встречу.
Моя экспедиция на берега Иссык-Куля и во внутренность Тянь-Шаня до истоков Яксарта, так же как и поездка на Кунгей, возвращала Бурамбаю все его владения в бассейне Иссык-Куля, остатки его резиденции в Заукинской долине и множество плененных сарыбагишами богинцев, а союз с султаном Тезеком обеспечивал ему надолго его безопасность. Оставались у него на душе только еще два настоятельных желания.
Первое состояло в том, чтобы я попросил письменно сарыбагишского манапа Умбет-Алу, который уже был моим «тамыром», о том, чтобы он возвратил Бурамбаю, за какой он положит выкуп, всех пленниц его семейства. Случай к тому представлялся для меня очень удобный. Я немедленно возвратил свободу, оружие и лошадей двум сарыбагишам, захваченным мной заложниками при взятии в плен сарыбагишской баранты. Им я поручил доставить немедленно Умбет-Але мое письмо, на которое ответ был мной получен уже после моей второй поездки во внутренность Тянь-Шаня.