Побродив с наслаждением с полчаса по берегу озера и собрав еще несколько интересных раковин, между прочим, два вида Planorbis, Pl. marginatus и Pl. limophilus, мы повернули к месту выхода из гор реки Курменты и прошли по дороге через указанное нам нашими проводниками поле памятной нам битвы, в которой пал в 1854 году знаменитый между каракиргизами манат Урман. Он был поражен смертельно сыном Бурамбая Клычем ударом копья, попавшим ему прямо в сердце. Урман умер в юрте Коджигула, двоюродного брата Бурамбая, на руках прискакавшей к нему дочери, бывшей замужем за Эмирзаком, вторым сыном Бурамбая. В битве участвовали с обеих сторон до 6000 всадников и, несмотря на гибель Урмана, сарыбагиши одержали полную победу. Это было еще в 1854 году, а с тех пор, до моего прибытия в 1857 году, богинцы потеряли все свои владения на Иссык-Куле, простиравшиеся за середину озера, как на Терскее, так и на Кунгее, и удалились на Санташ.
Во время своих продолжительных разговоров о сражении с каракиргизами я имел случай расспросить их о характере иссык-кульских зим. Из этих расспросов оказалось, что озеро никогда не замерзает, но зимы на нем бывают холодны, и хотя снега выпадает очень мало, но небольшие бухты озера, до которых не достигает прибой волн, покрываются льдом.
От выхода реки Курменты из гор мы употребили час-два на переход через выступ Заилийского Алатау, отделяющий выходы из гор параллельных рек Курменты и Шаты, и, достигнув последней, мы повернули к северу вверх по ее долине с тем, чтобы исследовать ее до самой вершины горного прохода, ведущего здесь через Кунгей Алатау.
По долине Шаты мы поднимались вверх около часа, прежде чем дошли до первых елей, под которыми и расположились на биваке, посреди густой растительности, в 3 часа пополудни, у подножия сиенитовых скал. Казаки принялись разбивать мою палатку и собирать тезек (кизяк, то есть помет) для разведения огня и приготовления пищи, а я, с ботанической капсулькой на плече и геологическим молотом в руках, немедля пошел пешком в гору для того, чтобы скорее добраться до альпийской зоны.
Растительность горного ската была роскошна. Выше стройных елей поднимались еще горные кустарники: крепкий арчай (Cotoneaster nummularia), таволга (Spiraea oblongifolia), шиповник (Rosa gebleriana sehr.) и красная смородина (Ribes rubrum), отчасти перевитые горным клематисом (Atragene alpina). Появились и некоторые горные растения, не растущие на прибрежьях Иссык-Куля, как-то: желтый Aconitum lycoctonum, гималайская Anemone falconed, алтайский горошек (Lathyrus altaicus) и широколистный гималайский ревень (Rheum emodi).
Но мне хотелось поскорее добраться до альпийской зоны, а потому, увидев непосредственно над собой высокий горный гребень, очевидно, заходящий за пределы лесной зоны, я, после двух часов подъема, взобрался на него, встретив на нем, как и ожидал, действительно альпийскую растительность. Из лютиковых растений я собрал здесь нежный белый лютик (Calianthemum rutaefolium), ярко-желтый альпийский лютик (Ranunculus altaicus), красивую Anemone narcissiflora, купальницу (Trollius patulus); из крестоцветных Chorispora bungeana; из бобовых вид астрагала (Oxytropis platysoma); из розоцветных Potentilla fragiformis; из сложноцветных крупноцветную Scorzonera austriaca и огненного цвета Erigeron uniflorus; из первоцветных Primula algida, P. nivalis и грациозную светло-лиловую Soldanella alpina; из губоцветных Phlomis alpina и т. д.
К крайнему моему удовольствию, в этой экскурсии (17 июня) удалось мне найти и два новых вида: один астрагал, получивший впоследствии от ботаника Бунге, его описавшего, название Oxytropis oligantha, а другой из прелестного семейства первоцветных (Primulaceae), характеризующего весенние и альпийские растения и получившего впоследствии мое имя от ботаника Гердера, его описавшего, – Cortusa semenovi.
Вид с этого гребня был очаровательный: темно-голубое необъятное озеро расстилалось у подножия горы, на которой я стоял, как на рельефной карте, а за ним поднималась сплошная снежная цепь Небесного хребта без всяких перерывов или темных пятен. Особенно эффектными представлялись горы за юго-западной оконечностью озера, где весь ряд снежных вершин казался непосредственно выплывающим из индигово-голубой поверхности озера. Я так увлекся чудным зрелищем и сбором высокоальпийских трав, что не заметил того, что в глубокой долине Шаты уж смеркалось и что я не попаду в долину ранее ночи.