Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии

Окружающая реальность, сама по себе, нарцисса абсолютно не интересует. Она нужна ему лишь как материал для самоутверждения, он уделяет ей внимание лишь в контексте созерцания своего «Я». Другие люди нужны нарциссу в качестве живых декораций в той пьесе, которую он играет сам перед собой, ради периодического катарсиса, возникающего в моменты наивысшего накала самолюбования. Для него люди — это своеобразные зеркала, при помощи которых он «следит за своей внешностью», чтобы постоянно быть желанным для самого себя. Для него единственно приемлемая любовь — это любовь к себе. Он целенаправленно избегает эмоциональной привязанности к другому человеку, рассматривая ее как зависимость и несвободу. Липовецки замечает: «Нарцисс, одержимый самим собой, не витает в облаках, не находится под воздействием наркоза, он упорно трудится над освобождением собственного «Я», над великой судьбой собственной самобытности и независимости: отказаться от любви, «to love myself enough so that I do not need another to make me happy»[219] [94, c. 85].

В таких условиях западное общество напоминает хаос некоррелируемых жизненных монологов, упорно воспроизводимых массой самоизолированных «Я», каждое из которых участвует в только ему одному известной «пьесе». В итоге исчезает общий Смысл сосуществования людей, никто не понимает и не хочет понять другого, взаимодействие проявляется лишь в защите права каждого индивида беспрепятственно декламировать свдй «уникальный» текст и не слушать то, что говорит ближний. Этот хаос является торжеством постмодернистской свободы, ведущей к равнодушию, одиночеству и отчужденности. «Подобно войне, свобода способствовала разрастанию пустыни, полного отчуждения личности от других, — приходит к заключению Л иповицки. — «Оставьте меня в покое» — в этой фразе и желание остаться в одиночестве, и тоска, им вызванная. Таким образом, мы оказываемся на краю пустыни; будучи оторванным от людей, каждый из нас становится активным пособником пустыни, расширяет, углубляет ее, не в силах позволить «жить» чужому «Я» [94, с. 76]. «…мы хотим остаться одни, все более отдалиться от окружающих, и в то же время мы не желаем остаться наедине с самими собой. И здесь у пустыни нет ни начала, ни конца» [94, с. 77]. Общество Постмодерн — это общество тотального, непреодолимого одиночества, принимающего вычурные формы. Как это ни парадоксально, но современный западный человек стремится в мегаполисы, с их предельным скоплением населения, лишь только для того, чтобы надежней отгородиться от таких же, как он, одиночек[220]. «Поражает количество людей, — пишет о США французский философ и социолог Жан Бодрийар, — которые поют одни, едят одни или разговаривают сами с собой на улицах. Они тем не менее никак не пытаются объединиться. Напротив, они избегают друг друга, и сходство между ними неопределенно» [95, с. 82]. «Тинейджер, катающийся со своим плеером на роликовой доске, интеллектуал, работающий со своим word–processor[221], рэпер из Бронкса, который бешено крутится в Рокси или в других подобных заведениях, джоггер или бодибилдер — повсюду все то же полное одиночество и все тот же нарциссизм, будь он обращен на тела или на интеллектуальные способности» [95, с. 102]. Как заметил британский профессор Зигмунт Бауман, «разъединение стало в наши дни самой привлекательной и широко практикуемой игрой» [3, с. 15].