Путь в Дамаск

Голема не получилось, потому что не в силах среднестатистического американца турецкого происхождения выговорить подряд несколько согласных, щелкая при этом языком, да еще на вдохе, а не на выдохе, но попытки сформироваться во что-нибудь глина, все же, сделала. Забурлила, начала подниматься над ванной, обретать очертания… непонятно, правда, очертания чего, но, тем не менее, эффект был очевиден.

И осела с разочарованным хлюпаньем, когда Майкл сбился в заклинании.

— А если ошибешься на этапе программирования? — поинтересовался он. — Может получиться голем, не выполняющий приказы?

— Заклинание и есть программа, — Райя, похоже, слышала этот вопрос гораздо чаще, чем «Удивительно! Как тебе это удается?!» — ты либо произнесешь все звуки правильно и создашь голема, либо ошибешься и не создашь ничего. Ты можешь изменить заклинание и поднимать големов не из глины, а из металла или из дерева, но ты не сможешь создать голема, для которого не будешь создателем.

— То есть, он, в любом случае, будет мне подчиняться? — перевел Майкл.

— Да. Если только ты не найдешь способ вложить в него душу, а с ней — свободу воли.

Это было под силу только Богу. В Бога Майкл поверил тогда же, когда поверил в вампиров. Правда, поверил он не в Бога Писания, не в Бога Книги, а в первичность идеи перед материей, но для закоренелого материалиста и это было прорывом.

Первичность идеи, первичность замысла, означала, что в существовании всего — вообще всего, не только личностей, есть смысл. Еще это означало, что существует некая высшая справедливость. Опять же, распространяющаяся не только на личности. Из-за того, что личности могли видеть лишь малую толику этой справедливости и еще меньшую — смысла, замысел оставался непостижимым. Для его постижения нужно было сравняться с Творцом, если не в способностях, то хотя бы в умении видеть перспективы. Чем не цель существования, когда его больше не ограничивает смерть? Соблюдай правила техники безопасности, учись, развивайся, и когда-нибудь ты создашь голема с душой.

А он, мерзавец, сожрет запретный плод и уйдет из отчего сада, хлопнув дверью. Или захочет себе невесту и пустится во все тяжкие, а потом прикончит создателя. Или поднимет восстание машин.

Неблагодарное занятие быть Творцом. Но, наверное, увидеть, как потомки твоего одушевленного голема сами создают големов с душой — цель еще более достойная, чем научиться вкладывать душу в творение.

Ладно, Майкл пока и языком-то правильно щелкать не научился. И, вообще, перед ним стояли другие задачи. По просьбе Ларкина он разрабатывал правильное навязчивое сновидение для одной прорицательницы по имени Эшива, близкой подруги Занозы. Эшива вещие сны распознавала влет, верила им безоговорочно и не раз втягивала Занозу в поиск ценных, красивых, а порой и легендарных предметов, местонахождение которых подсказывали ей сновидения.

На словах выглядело интереснее, чем на деле, потому что большую часть заинтересовавших Эшиву артефактов или драгоценностей Заноза мог просто купить. И покупал. Но случались у них и приключения, и неприятности. В поиске сокровищ, у которых есть хозяева, приключения и неприятности обычно — одно и то же.

Майкл уже знал, что Заноза без труда находил себе приключения и сам, причем, куда более серьезные, чем, когда помогал Эшиве раздобыть очередную желанную вещицу. Заноза на сокровища не разменивался, он существующий порядок вещей пытался изменить. Но в этих случаях он никогда не действовал один. С ним всегда был мистер Намик-Карасар, а порой присоединялся еще и ками по прозвищу Ясаки, тоже подпавший когда-то под чары Занозы. С Ясаки ничего сделать было нельзя: ками — сила за скобками. Но он, в свою очередь, тоже был не всесилен, и все, что умел — это стрелять. Мистер Намик-Карасар, наоборот, хоть и был обычным вампиром, уязвимым и для пуль, и для стали, и для огня, владел чарами, то есть, умел делать неизвестно что с неизвестными последствиями. Допускать их участие в деле было никак нельзя, они бы все испортили. Ясаки, возможно, удалось бы временно нейтрализовать, но с мистером Намик-Карасаром вряд ли получилось бы что-то сделать.

Это не говоря о том, что Ларкин вообще не собирался причинять ему какое-либо зло, Ларкин ему добро причинить намеревался — избавить от Занозы и вернуть свободу воли.  

Эшива была защитой от мистера Намик-Карасара. И защитой мистера Намик-Карасара. В общем, Эшива была гарантией того, что мистер Намик-Карасар не вытащит Занозу из неприятностей. Потому что тот поклялся никогда не участвовать в делах, затеянных по ее инициативе. Он бы ее давно убил, если б не Заноза. Тот выторговал для Эшивы жизнь взамен на ее обещание никогда не появляться в Алаатире.

Сложные отношения… Все сплелось в один клубок — и ревность, и шовинизм, и непреодолимые культурные различия. Ясаки, кстати, тоже в Алаатир не заглядывал. Его мистер Намик-Карасар убить не обещал — вслух не обещал — но прикончил бы при первой возможности. Это без всяких обещаний всем было понятно.