В общем, когда результаты исследований привели Ларкина к идее самому стать вампиром, вампир хотел уже только одного — чтобы его перестали исследовать. Он молодой был, слабый, одинокий, некому было за него заступиться, кроме фей. А феи тоже со странностями. Вампира они не спасли, зато Ларкина прокляли. Дали ему целительские дайны, без которых он не мог пользоваться остальными. Ни колдовать, ни в душах читать, ни сны насылать, ни даже просто существовать. Хочешь быть вампиром — изволь быть хирургом. Перестанешь лечить раненых — потеряешь все дайны, кроме целительских, зачахнешь и рассыплешься в прах. Печальная эта история давала ответ еще на один вопрос, которым Майкл задавался со дня собственной смерти: как врач-чудотворец, вылечивший стольких людей, мог расчетливо и хладнокровно убить своих коллег? Очень простой оказался ответ. Добровольно Ларкин никого бы лечить не стал, врачей коллегами не считал, человеческие жизни в грош не ставил, и в уничтожении госпиталя был по большому счету не виноват. Майкл был виноват, и никто больше. Если б он не понадобился Ларкину, все остались бы живы.
Люби Майкл ратуна хоть немного меньше, он бы оставил мысли о его спасении.
На Эррико и Хесс, которым тоже достались целительские дайны, условие не распространялось. Их фейри не наказали, а одарили. Майклу, получи он дар целительства, тоже ничего не грозило. Но фейри решили дать ему в подарок талант к колдовству. Видимо, за то, что в детстве он не верил в Санту.
То, что в мусульманской мифологии не было места для Санта-Клауса, не являлось достаточным оправданием — феи тяготели к мультикультурности и того же ожидали от остальных. Если для повышения толерантности атеист должен стать верующим, материалист — идеалистом, а рационалист — колдуном, так тому и быть. И Майкл стал колдуном. Заодно и в Санту поверил…
Сам он, кстати, если бы оставался живым, счел бы свои способности паранормальными, но не сверхъестественными. Превращение в вампира и сам факт существования вампиров — вот это была подлинная магия, а доставшиеся ему в дар пирокинез и кое-какие ментальные дисциплины Майкл таковой не считал. Однако из объяснений Ларкина следовало, что силу для своих дайнов он черпает извне. Не пирокинез, а управление стихией огня. Не телепатия, а озарения. Не экстрасенсорные возможности, а колдовство.
Не путать с чародейством. Чародейство необъяснимо и не поддается изучению. С чародейством всё было так же сложно, как с фейри. Чародеями были Заноза и мистер Намик-Карасар. Не только они, разумеется, но именно они интересовали Ларкина в первую очередь.
Настоящей колдуньей — ее способности точно относились к сверхъестественным — была Райя. В миру — доктор Крэг. Райя умела создавать заклинания и големов. Да. Заклинания и големов. С заклинаниями было сложно из-за отсутствия проработанного научного подхода. Райя пользовалась методом проб и ошибок, как ученые до середины двадцатого века; жаловалась на то, что за тысячи лет существования вампиры так и не удосужились создать единую базу знаний о заклинаниях и древних языках, и, если бы не прямой запрет Ларкина, давно выложила бы в общий доступ собственные разработки.
Ларкин правильно делал, что запрещал Райе делиться знаниями. Другие вампиры-заклинатели (их на Земле по пальцам можно было пересчитать) тоже правильно делали, что держали накопленный опыт при себе. Когда у тебя впереди вечность, метод проб и ошибок вполне подходит для научной работы. А желание поделиться открытиями можно и усмирить, если хочешь, чтобы впереди по-прежнему была вечность. Майкл это понимал, а Райя всего лишь неохотно принимала на веру, хоть и была старше на сто двадцать лет. Она была из тех редких вампиров — еще более редких, чем заклинатели — кто думал, что между мертвыми возможен обмен знаниями и умениями на пользу друг другу. Большинство же мертвецов считало, что знания и умения в первую очередь нужно применять друг другу во вред. Это был встроенный в психологию каждого вампира контроллер популяции, необходимый для бессмертных, способных к неограниченному размножению существ.
Големы — один из успешных проектов Райи — обеспечивали защиту семьи от применяемых во вред знаний и умений других вампиров. У Майкла они вызывали оторопь. Он их не боялся, было бы странно бояться роботов, но понять не мог. Как несколько слов могут превратить кубический метр глины в копию человека с зачатками искусственного интеллекта? Големов даже программировать не надо было — их модус операнди закладывался тем же заклинанием, которое формировало тела. Если бы Райя была единственной, кто умел их создавать, Майкл бы, наверное, смирился и перестал думать о том, как это у нее получается. Но она утверждала, что воспользоваться заклинанием может любой, главное произнести его правильно, а Мэйсон это доказал. Лингвист, он что угодно мог правильно произнести. На глазах у Майкла он заклинанием поднял голема из ванны с жидкой глиной, другим заклинанием превратил обратно в жидкую глину, а Райя, довольная произведенным эффектом, предложила Майклу попробовать самому.