Путь суфия

Не подлежит сомнению, что дервиши, намеревавшиеся стать суфиями, по традиции собирались вместе для изучения любых остатков этого знания, в надежде на то, что в их среде объявится толкователь и вдохнет жизнь в принципы и в практику, действенный смысл которых был для них утерян. Разумеется, такого рода теорию можно обнаружить и на Западе в Вольном масонстве (в его «Утерянном Секрете»). Существование подобной практики вполне подтверждается, например, в учебном руководстве «Аварив-уль-Маариф», а те, кто питает интерес к подобным вещам, рассматривают это как проявление мессианских ожиданий в суфизме. Чем бы это ни было (а оно относится лишь к «подготовительной стадии», а не к самому суфизму), имеются свидетельства, что время от времени учителя, иногда таинственного происхождения, находили себе последователей, как в Европе, так и на Ближнем Востоке, и, независимо от психологических особенностей или религиозной принадлежности этих людей, вдохновляли их на путь суфийского учения. Эти таинственные фигуры упоминались, как Универсальные или Совершенные Люди (Инсан-и-Камил). Так было в случае с Руми и Шамсом из Тебриза; с Бахаудином Накшбандом98 из Бухары (жил в XIV веке); с Ибн Эль-Араби, использовавшим в своем учении термины религии, образы древности и любовную поэзию; и со многими другими, менее известными в западной литературе.

Проблема ученика здесь не в том, имела ли место на самом деле эта «иррациональная» форма деятельности или возобновление традиции, а скорее в том, что ему психологически трудно считать таких людей в действительности обладающими особой функцией «соединять капли ртути» или «оживлять, пробуждать внутренний поток в человеке».

Но мы еще даже не приступили к перечислению областей, в которых суфии и изобретенные ими учреждения (эти последние не являются распространенными, потому что Суфизм – это действие, а не общественный институт) осуществляли социальную, философскую и другие виды деятельности в период прошедшего тысячелетия. Личности, на вид такие разные, как резкий в своей прямоте Руми, безгрешный Чишти, «опьяненный Богом» Халадж99, государственные деятели Муджадидов и т.п. трудились на протяжении веков, чтобы способствовать действенному воссоединению обществ, которые казались разъединенными безвозвратно…

В награду за свои труды, которые были оценены, опять-таки, исходя из несоответствующих, а зачастую и ошибочных критериев толкователей, эти люди были заклеймены как тайные приверженцы христианства, иудаизма, индуизма, как еретики и солнцепоклонники. Когда бекташи употребляли цифру двенадцать и, подобно Руми и Араби, отводили христианским мифам высокое место в своих учениях, то было решено (и так по-прежнему считают), что они, таким образом, всего лишь, пытались нажиться на многочисленной христианской общине, лишенной действенного пастырства. Правомерность этого обвинения еще ждет своего подтверждения, после того как будет исследована суфийская позиция, согласно которой, христианские, так же как и многие другие формулировки, содержат в себе ряд ценных прозрений, в соответствующих обстоятельствах способных быть задействованными для блага человека.

Последователи Хаджи Бекташа (умер в 1337 году) в свое время считались, а в некоторых местах считаются и поныне, людьми безнравственными только за то, что на свои собрания они допускали женщин. Никто не мог или не хотел понять их, когда они говорили, что необходимо восстановить социальное равновесие в обществе, основанном на мужском господстве. «Восстановление социальной справедливости для женщин» звучало просто как предлог для оргий, до тех пор, пока совсем недавно не стало «благородной» целью.

Никто поэтому даже в XIX и в начале XX века не взял на себя труд рассмотреть утверждение такого выдающегося турецкого суфия и ученого, как Зия Гёкалп100, который сказал, что суфийские писатели еще столетия тому назад создали и применяли теории, отождествленные позднее с именами Канта, Фуйе, Грюйо, Ницше и Вильяма Джеймса.

Тут мы подходим к еще одному важному суфийскому принципу, с которым необходимо встретиться лицом к лицу, именно он то и вызывает недоумение и даже ярость у определенного типа людей. Этот принцип выражен в утверждении, что когда суфийская деятельность сосредотачивается в одном месте или в одном обществе в очень активной и «реальной» (не в подражательной) форме, то это делается для специфических целей и в течение ограниченного промежутка времени. Людям, которые заявляют: «Дайте мне это здесь и сейчас или вообще не надо», такая констатация факта совсем не по душе. Эту же идею можно выразить и другими словами: ни одно общество не является совершенным (завершенным), а его потребности не могут быть точно такими же, как у других обществ. Ни один суфий не учреждает институтов, предназначенных к вечному существованию. Внешняя форма, в которой он выражает свои идеи – лишь временное средство, приспособленное для местного применения. То, что вечно, говорит он, лежит в другом измерении.

Трудности в понимании суфийских идей