Совух навис надо мной. Его руки (или правильнее будет сказать крылья?) сжали секиру и подняли ее для нанесения максимально разрушительного удара. Я возвел ладони над головой и, как просящий милостыню аббат, взмолился всевышним силам на подсознательном уровне. Наверное, это общая черта всех людей, уповать на стороне вмешательство, верить в надежду, в богов.
Не знаю, высшие сущности помогли или просто так сложилось, но заклинание поспело ровно в тот момент, когда секира уже достигла своего пика и устремилась вниз. Я не стал задерживать магическое копье, отпустив его в свободные полет. Заклинание врезалось прямо в место, соединяющее голову с телом, в подобие шеи. Забавно было наблюдать, как тьма вгрызается в плоть, как она поедает, заражает смертоносной чернотой сантиметр за сантиметром с невероятной даже для замедленного режима скоростью.
Темные точечки маны, достигнув своего пика, исчезли, оставив труп падать в воздухе. Руки бездыханного совуха плавно отпустили секиру. И только я успел подумать: «Ну, все. Победа!», — как заметил приближающуюся в слоумо секиру, угрожающую мне. Она поблескивала на красном заходящем солнце и как бы говорила, смеясь: «Хана тебе, дружочек!» Я ринулся вправо, сложив все свои силы в единый, практически молниеносный рывок.
Я почувствовал, что не успеваю, что моей ловкости не хватает, чтобы уклониться от предсмертной атаки врага. Сердце забилось сильнее. В ушах стоял устойчивый <дзи-инь>. Ноги чувствовали землю, руки — траву, а мозг — надвигающуюся погибель.
Я в самом буквальном смысле взмолился богам. Уверен, что здесь они существуют, уверен, что они в щелчок пальцев могут мне помочь.
— Черт! Черт! — я был готов хорошенько постучать по невидимой механической клавиатуре. Как говорят некоторые весьма непритязательные личности: «Пердак у меня знатно подгорел». А кто сможет остаться спокойным после такого? Нет, серьезно! Умереть от козни уже мертвого соперника, это же просто унизительно! Такого перса запороть, да таким ужасным способом. А вместе с персом, наверное, и себе жизнь. М-да… действительно, получается, что теперь мне придется все начинать сначала, а это трата такого огромного количества времени… наработки, конечно, есть. Но <цензура>! Как это, <цензура>, не справедливо! Я ж, <цензура>, не <цензура>, чтобы <цензура> как <цензура> <цензура>. Да <цензура> оно все конем. Чтоб эти <цензура> стражники сгорели в <цензура> Аду <цензура>! Чтоб их дочерей <цензура> сотня <цензура> демонов <цензура> во все щели!
…
— Так, спокойно. Не поломай аппаратуру. Я знаю, ты сейчас злой, но не волнуйся, я тебе чаечек сделал.
— Какой <цензура> чаечек!! — крикнул я, несмотря на то, что повысить голос оказалось довольно трудно. — Я тут <цензура> так <цензура>, что перед самим собой стыдно, а ты про чаек говоришь, — спокойствие начало понемногу приходить. В конце концов, и не такая херня в жизни приключалась.
— Да успокойся ты, кому говорю! Во-первых, тебе сейчас поесть надо, чтобы желудок о настоящей еде не забывал, во-вторых, чаек попить надо по аналогичным причинам, а, в-третьих, что для тебя самое важное, не улетела твоя бренная тушка в город. Не беспокойся. У тебя есть еще две или четыре жизни в зависимости от того, какая сложность у осколка.
Я с легким бурчанием принял чай. Теплый напиток приятным жаром окатил горло, пробирая мягкой мятой и, кажется, душицей. Я выдохнул. Жизнь налаживается.
— Значит, — решил уточнить я, откусывая кусок от бутерброда, — мне нечего волноваться?
— А вот тут ты не прав. Начнем с того, что помимо тела гиганта никаких питомцев у тебя нет, и не предвидится в ближайшее время. А если учитывать, что следующие противники просто обязаны быть сильнее предыдущих…
— Понятно, в общем, ситуация такая себе, но ты тоже не драматизируй: у меня еще в запасе, в астрале, есть парочка костяшек. Трупы здесь не пропадают?
— Не-а. Просто так, даже в осколках они день-два держатся, потом, правда, рассыпаются на ману, но то — потом. Ты успеешь десять раз его за это время воскресить, а то и угробить.
— Что там насчет еще одного бутерброда? — спросил я, усердно шевеля челюстями.
— Держи, обжора, — Чива протянул мне еще два куска хлеба, обильно сдобренные маслом, поверх которого лежала жирная колбаса. — Ты уж меня извини, кулинар из меня никакой, поэтому предложить что-то другое не могу. Максимум — яичница. Да и та подгорает.