Путь на юг

– Не хотелось бы ни обнадеживать вас, ни пугать, но если вы настаиваете… Могу предположить, что с вероятностью три к одному вы переберетесь в тело максимально близкого по физиологическим параметрам носителя. Это, разумеется, неплохо, но есть и дурная новость: почти наверняка вы будете страдать от амнезии. Скажу даже больше – данный факт уже проверен. Ходоки, очутившись Там, в первые секунды не осознают себя как личности, в них борются подсознательный ужас и заложенная тренировками способность наблюдать и запоминать. Но амнезия проходит. Возможно, вы и страха не испытаете, если он будет вытеснен каким-то сильным чувством. Например, стремлением выжить или чем-то в этом роде.

– Благодарю, – сказал Одинцов. – Вдруг это мне поможет.

В других местах помогало. Особенно в Сомали, в камере пыток, под кнутами из кожи носорога. Он терпел, а когда кончалось терпение – орал, сохраняя уверенность в том, что он сюда еще вернется. И вернулся, вполне здоровый, с автоматом и кубинскими коммандос. Стремление выжить и отомстить несомненно было полезной эмоцией, спасавшей всюду и всегда. В Никарагуа, когда он полз в джунглях с раздробленным коленом, в Иране, во время танковой атаки, и во Вьетнаме, когда разбомбили его БМП. Сильное чувство – ненависть! Только любовь сравнится с ней, но знают ли о любви по Ту Сторону Неба? В этом Одинцов сомневался. Ненависть казалась ему более универсальной.

Огни на пульте застыли, прекратилась пляска кривых на экранах, раструб колпака опустился ниже и замер прямо над саркофагом. Глухо рявкнула сирена. Люди за перегородкой больше не суетились, стояли по местам, словно расчет орудия, готового к выстрелу. На балконе тоже воцарилась тишина.

– Можете раздеваться, – сказал Виролайнен.

Одинцов расшнуровал кроссовки, снял тренировочный костюм, майку и трусы. Потянулся к махровому халату, переброшенному через спинку стула, влез в рукава, запахнул полы. Его лицо было абсолютно бесстрастным.

Виролайнен с кряхтением встал, потер ладонью поясницу.

– Ну, двинулись… Как говорили в старину, вперед, на подвиг, во имя родины, партии и народа! Или партия шла раньше родины?

– Определенно раньше, – молвил Одинцов. Его, как всех советских офицеров, зачислили в партию еще в курсантах. Но партийных собраний он не посещал и решений съездов не зубрил, пребывая в краях отдаленных и столь опасных, что замполиты туда соваться боялись. На родине тоже было не до собраний, здесь в основном приходилось то разводиться, то лечиться.

Вслед за Виролайненом он зашагал к саркофагу. Пол холодил босые ступни, под сердцем вдруг кольнуло – проклятая железка напоминала о себе. «В добрый путь, полковник!» – донеслось с балкона, и тут же раздался грозный окрик Шахова: «Молчать! Тишина в зале!»

Страха Одинцов не испытывал. Пожалуй, любопытство и эмоциональный подъем, как всякий человек, которому предстоит дальняя дорога к неведомым доселе городам и странам. Не то чтобы он слепо верил Виролайнену – просто считал, что ожидавшее его являлось наилучшим выходом из всех возможных. Змея, пережившая свой яд, волк, потерявший зубы, одряхлевший призовой скакун… Жалкий жребий! Точно так же и у человека, лишившегося своего предназначения.

У контейнера его поджидала доктор Ольга. Оля или Алена, он в точности не помнил, встречал ее несколько раз в парке, у криотронного блока, в компании других врачей. Приятная девушка. А еще приятней, что память о ее милом личике он унесет с собой на Ту Сторону, где, возможно, не будет ни мужчин, ни женщин, ни вообще людей. Хотя Виролайнен думает, что это не так…

Оля или Алена протянула руку.

– Ваш халат, Георгий Леонидович…

Одинцов сбросил халат и полез в саркофаг. Увидев его спину, медичка ойкнула.

– Где это вас так?.. кто?..

– Ягуар, – сказал Одинцов, устраиваясь поудобнее в контейнере. – В амазонской сельве. Свалился с пальмы прямо на меня, зараза! Я правильно лег, Оленька?

– Я не Оля, я Аля, – сказала медичка, надув пухлые губки. – Голову, пожалуйста, сюда… в эту выемку… Вот теперь правильно.

Она накрыла его простыней и отошла. Теперь Одинцов видел только внутреннюю часть колпака, ребристую и отсвечивающую металлическим блеском. Голоса Виролайнена и его помощников звучали глухо, как в пещере: «Сорок процентов мощности… сорок пять… пятьдесят…» – «Нарастает без флуктуаций…» – «Проверьте седьмой канал, Доронин. Что-то там…» – «Седьмой в норме, Хейно Эмильевич». – «Шестьдесят процентов, шестьдесят пять…» – «Началось послойное сканирование…» – «Восемьдесят процентов мощности, восемьдесят пять, девяносто… Мы в красном секторе…» – «Нарастание равномерное…» – «Девяносто пять… Полная мощность!» – «Стабилизация поля?» – «В пределах нормы. Команда на запуск?» – «Даю команду». – «Пошел отсчет! Девять, восемь, семь…»

Как в космос запускают, подумал Одинцов. Хотя, конечно, операция более тихая, двигатель не ревет, пламя не хлещет, и только один генерал в гостях, да и тот местный начальник. Опять же не на месяцы уходишь, а на минуты или секунды. Может…

– Шесть, пять, четыре!.. – громыхало над ним.

Может, раскроешь глаза, что-то увидишь, запомнишь, и…