Элайда взяла перо, гадая, под какой глупостью ей придется подписаться сейчас. Под указом об очередном увеличении численности гвардии Башни, хотя каждому ясно, что для подавления мятежа вовсе не нужны солдаты? Под новым, обреченным на неудачу требованием заставить Айя публично объявить, кто из сестер их возглавляет? Однако весь этот досадный вздор забылся, стоило Элайде пробежать глазами пергамент. Нелепое распоряжение, предоставлявшее каждой Айя всю полноту власти на закрепленных за Айя частях Башни над любой сестрой, подрывало самые основы сообщества Айз Седай, но такое!..
Элайда непроизвольно, не задумываясь, после слов «в Последней битве» приписала «во имя Света», но тут ее рука замерла. Публичное признание ал’Тора Драконом Возрожденным не вызывало особых возражений: во-первых, он и вправду им являлся, а во-вторых, это могло добавить правдоподобия слухам насчет того, что он уже преклонил перед ней колени. Однако все прочее ужасало – трудно было поверить, что всего в нескольких словах может таиться столь страшная опасность.
– Свет милосердный, – отчаянно прошептала Элайда, – да после такого он ни за что не поверит, что его похищение произошло не с нашего ведома. – Конечно, убедить Ранда в чем-то подобном представлялось делом нелегким и без всяких указов, но Элайде случалось убеждать людей, оказавшихся в центре событий, в том, что случившееся с ними вовсе не имело места или же они истолковали произошедшее неправильно. – Он станет вдесятеро осторожнее, ожидая новых попыток, Алвиарин. И в лучшем случае это отпугнет от него лишь немногих последователей. В самом лучшем! – Вероятно, многие, связавшиеся с ним, не посмеют его покинуть, зная, что над ними нависло проклятие. – Подписать такое все равно что поджечь Башню собственными руками!
Алвиарин досадливо вздохнула:
– Кажется, ты забыла, чему я тебя учила? А ну повтори.
Губы Элайды сжались. Не главным, но и не последним среди того, чему она радовалась, избавившись на время от Алвиарин, было отсутствие необходимости ежедневно повторять эти отвратительные слова.
– Я делаю то, что мне скажут, – ничего не выражающим тоном произнесла наконец Элайда. Все же она – Престол Амерлин! – Я лишь повторяю сказанное тобой и ничего больше не говорю. – Предвидение сулило ей торжество, но, о Свет, как хочется, чтоб оно пришло скорее! – Подписываю, что велишь ты, и ничего больше. Я… – перед последними словами она закашлялась, – я во всем покорна твоей воле.
– Звучит так, словно тебе требуется напоминание, – снова вздохнув, заметила Алвиарин. – Наверное, я позволила тебе слишком долго оставаться одной. Подписывай! – Она повелительно постучала пальцем по пергаменту.
Элайда неохотно нацарапала свое имя. Ничего другого ей не оставалось.
– Печать я приложу сама, – заявила Алвиарин, едва дождавшись, когда кончик пера оторвался от пергаментного листа. – Зря я оставила печать Амерлин там, где ты сумела ее найти. Я еще поговорю с тобой, попозже. Я и так слишком надолго оставила тебя одну. Будь здесь к моему возвращению.
– Попозже? – воскликнула Элайда. – Но когда? Алвиарин, когда?
Однако дверь за хранительницей летописей уже закрылась, и Элайде оставалось лишь кипеть от негодования. Дожидаться здесь! Быть запертой в собственных покоях, как какая-то наказанная послушница!
Некоторое время она вертела в руках расписанный золотыми ястребами, парящими в синем небе средь белых облаков, ларец для писем, но не могла заставить себя открыть его. После исчезновения Алвиарин в нем снова стали появляться важные донесения, а не одна только чепуха, с которой хранительница дозволяла ей иметь дело. Но Алвиарин вернулась, и ларец вполне мог оказаться пустым.