Путь хирурга. Полвека в СССР

— Теперь мы зашьем все раны одну за другой, — и незаметно вложила мне в руки иглодержатель с готовой иглой и нитью для шва.

Я добросовестно зашивал раны. А она продолжала:

— Теперь мы проверим, нет ли где некроза кишок, перевяжем к ним сосуды и вырежем все участки некроза.

Нужные инструменты опять как бы сами собой появлялись в моих руках, мне оставалось только действовать.

Так под незаметную диктовку-бормотание Марьи Петровны я под утро закончил операцию, и мы вывезли больного в палату. Записывая операцию, я сказал ей:

— Спасибо вам за помощь. Я очень вам благодарен.

— Да за что же мне-то спасибо, батюшка? Это вас надо благодарить, что вы в нашу глухомань бездорожную приехали, выручаете нас. Наш-то хирург доктор Бондарчук все волновался — кто его заменит. И вот вы приехали, вам и спасибо.

Не знаю, скольким поколениям начинающих хирургов Марья Петровна давала первые практические наставления — наверное, многим. Опытная операционная сестра — это самый лучший друг и помощник хирурга, а для молодых во многих случаях — и его учитель. Молодые ничей опыт не должны игнорировать. Недаром хирурги часто женятся на своих операционных сестрах (а еще чаще становятся их любовниками).

Работы в больнице было так много, что иногда я пропадал там целыми сутками.

В одну из первых ночей в больницу явился Вася Броневой и встревоженно поманил меня пальцем:

— Слушай, выручай — я к тебе срочно прибежал. Страшное дело! — он тяжело дышал коньячным перегаром. — Пойдем скорей ко мне. Там такое несчастье! Да захвати побольше бинтов.

— Что случилось?

— Потом… расскажу… не в больнице… Скорей!

Я схватил перевязочный материал, и мы почти побежали. Он рассказывал, задыхаясь:

— Понимаешь, вечером я таки трахнул эту секретаршу. Еле уговорил прийти в номер — боялась, что увидят, закуталась платком. Ну, а когда ей уходить, хоть и поздно, опять испугалась, что встретит знакомых. Послала меня вниз, чтобы проверить, что никого нет внизу и на дороге. Я всего-то на пять минут вышел, ну поссал во дворе — неудобно же при ней, в раковину. Возвращаюсь — что за черт? — вся комната в крови, она бледная, стонет. Я спрашиваю: что случилось? Оказывается, она, дура, села своей толстой задницей на раковину, чтобы подмыться. А раковина-то старая — сломалась и врезалась ей в задницу. Кровища из нес хлещет, я разорвал простыни, кое-как перевязал.

Бедный Вася и бедная секретарша! Первое, что я увидел в комнате, — разбитая раковина вся в крови. Миловидная бледная женщина лежала на полу. Вася сказал:

— Вот я привел своего друга-хирурга, он тебя вылечит. Ты его не стесняйся, мне все равно пришлось ему всю правду сказать, как было.

Она повернулась ко мне тыльной стороной, на ягодицах было множество мелких ран. Эта часть тела имеет множество сосудов, но мелких, так что повреждения были не опасные. Бинтов на перевязку не хватило, Вася пожертвовал свои рубашки и кальсоны. Эти белые солдатского типа кальсоны мы натянули на нее, чтобы они удерживали повязки. Обули ее в сапоги, надели шубу, голову повязали платком и, поддерживая под руки с двух сторон, повели домой. Идти было порядочно, наша тройка походила на пьяную компанию, а для пудожских собак это была любимая, привычная цель — они нас чуть не растерзали. Я отгонял их палкой свободной руки, и для этого мы втроем делали круги, как в танце. В доме я укрепил повязки разорванными простынями. Вася нервно курил.

— Могу я взять у тебя тряпки? — спросил он ее. — Надо в номере кровь смыть, а тряпки подальше выкинуть, чтобы не было подозрений. За раковину и рваные простыни я заплачу. Только я уже израсходовал все деньги. Одолжи мне рублей двести.

— Ишь чего придумал! — воскликнула она. — Я чуть не умерла по твоей милости, а теперь еще деньги тебе давать!

— Вот дура! — зашипел он. — Кто тебе велел садиться задницей на умывальник?

Они еще поспорили, но тряпки и деньги он получил и на другой день улетел с почтовым самолетом — упросил, чтобы его взяли. Мне еще несколько дней пришлось ходить к ней и перевязывать. В райкоме она сказала, что подвернула ногу и её лечит доктор, недавно приехавший из Москвы. Ходил я к ней по вечерам, и уже на третий день весь городок считал меня любовником той важной персоны. Некоторые подобострастные городские чиновники даже стали ласково здороваться со мной на улице.

Больной с повреждением кишок умер. Очевидно, он не мог бы выжить от раны и загрязнения, но я волновался — не пропустил ли какую-нибудь из многих ран кишок? Если это обнаружится на вскрытии, будет считаться явной хирургической ошибкой. Если узнает министр, он сможет отыграть на мне свою злость и обиду. Я взял бутылку водки, пригласил патологоанатома Эдуарда, который будет делать вскрытие, и объяснил ему ситуацию.

— Не волнуйся, если ты что не зашил, то я сделаю через это место разрез и запишу, что этот участок взят для исследования стенки кишки. Я сам этих партийных бюрократов от медицины терпеть не могу. Сами ничего не делают, только пишут дурацкие приказы.

После вскрытия он сказал: