Путь хирурга. Полвека в СССР

— Положение было ужасное, — снова перебила жена. — Пока полковник разговаривал с СС, я пошла в ту комнату, показала им всем знак, чтобы они молчали, и провела к выходу мимо этой вот закрытой двери. Представляете? — за дверью сидят эсэсовцы, а мимо двери прокрадываются советские. Это был большой риск.

— Но я уже успел показать им свой приказ войскам на завтрашнее утро: сложить оружие и сдаться советским. Они поняли, что могут войти без обстрела и боя, — сказал полковник.

— А если бы ваши войска не послушали вас? — спросил я.

Он улыбнулся:

— Тут я воспользовался типичной немецкой чертой: для немцев авторитет начальника — это все, его приказ — закон; они его не обсуждают, они ему только подчиняются. Были недовольные, но и они не могли возражать, а просто покинули город до прихода русских.

Точно без пяти минут восемь мы стали прощаться. Но старички так разговорились, что попросили нас остаться еще на час. Милош мне подмигнул — с их стороны это был знак редкого уважения. Когда в девять мы вышли на улицу, падал снежок, в сумерках все казалось особенно красивым, приятно светились окна, было чисто — идиллическая картинка сохраненного древнего города, а в нем — немецкая бытовая культура.

Из одного окна на нас смотрели два наших старичка, махали нам и улыбались. Я глядел на них и думал: когда в 1943 году ты воевал в России, я был мальчишкой в эвакуации не очень далеко от Сталинграда. Если бы я попался тебе тогда, твои солдаты просто угнали бы меня в концентрационный лагерь как полуеврея и там убили бы вместе с другими. Ты тогда не пошевелил бы даже пальцем, чтобы спасти меня. А теперь машешь мне своей старой немецкой лапкой из окошка. Нет, все-таки немцев я не любил.

Взятка

Рейс Берлин — Москва задерживался на сутки из-за плохой погоды. Я бродил по тесному аэропорту, переговаривался с людьми, дремал в кресле и подводил итоги моей поездки в Германию. Она стала как бы переломным моментом в моем переходе на новое положение. Я получил редкую для советского человека возможность увидеть и понять некоторые стороны традиций европейской культуры и организации работы по моей профессии. Это пригодится мне в новой работе. Не все, конечно, стоит копировать и не все я сумею внедрить, но этот пример останется передо мной. А кроме того, моя работа в Германии получила высокую оценку коллег из нескольких стран — выше, чем в моей стране. На том этапе это был важный вопрос для меня самого: с каким багажом умения я начну заведовать кафедрой? Всегда важно верить в себя, но ещё важней — не переоценить себя. В своем окружении в Москве я слышал упреки в самонадеянности, а некоторые считали меня «выскочкой» (правда, это говорили завистники). Но я интуитивно верил в правоту своих идей и поступков. И Милош Янечск, мнение которого я высоко ценил, и другие коллеги интересовались моей работой — значит, я был прав. Журналист Голдшмидт даже назвал меня в своей статье «международно-известный хирург» (хотя это было преувеличено[3]). Но все равно получилось так, что надо было мне перенестись в другой мир, с другим окружением, чтобы я смог окончательно увериться в своих силах.

Домой я приехал, когда Ирина была на работе, а сын — в школе. Я разложил подарки с замиранием сердца (подойдет ли?) и поехал в свой новый институт узнавать, когда выходить на работу. В приемной ректора, как всегда, много народа — секретарши устанавливают очередь по важности посетителя. Меня они встретили улыбками, как своего сотрудника. Я раздал им немецкие сувениры — добрые отношения с ними мне пригодятся. Ничто не даст таких больших преимуществ в отношениях, как небольшие подарки.

— Сейчас доложим Алексею Захаровичу, что вы приехали.

В это время в приемную вошел с независимым видом грузинского князька Алеша Георгадзе. Он уже стал там своим человеком и поэтому направился прямо к двери в кабинет. Но тут он увидел меня и вывел в коридор. Там он зашептал:

— Сколько ты дал Белоусову?

— Ничего не дал.

— Слушай, я просто не могу в это поверить! Если ты не дал раньше, то надо обязательно дать теперь. Если не дашь, он обозлится и будет тебе вредить. А он это делать умеет.

Ловкий Алеша уже пристроился ухаживать за дочкой ректора и делал такие авансы, что, может, даже и женится. Он часто бывал у него дома, привозил ему грузинские фрукты и вина. Конечно, он знал, что говорил. Итак, опять надо сделать «подарок», правда, на этот раз мелким не обойтись. Узнаю Россию по ее порядкам — безалаберщине и взяткам.

— Алеша, как и где мне это сделать?

— Напросись к нему домой, он это любит. Там и дашь.

Белоусов, как всегда, был окружен людьми, он кивнул мне через их головы:

— Министерство вас утвердило, приступайте к работе.

Ясно — на этом этапе уже пора давать. Но как подойти к нему один на один? Я ждал еще час и улучил минуту, когда он выходил из кабинета. Подойдя вплотную, я ему тихо сказал:

— Алексей Захарович, я хочу приехать к вам домой.

Абсолютно не удивившись, он быстро и так же тихо ответил:

— Приезжай сегодня попозже, часов в одиннадцать, когда чужих не будет.