"Для церковной службы в 1-й день Пасхи соорудили шатер, задрапировали все флажной материей разных цветов и по бокам поставили две срубленные на берегу роскошные пальмы. Утром к 8 час. ждали священника с "Дмитрия Донского". Ho вдруг в 7 1/2, час. утра к борту подошел угольщик, и был объявлен приказ адмирала начать грузить уголь. До сих пор не соблюдались у нас ни воскресенья, ни другие праздники, но мысль о пренебрежении праздником Пасхи даже и "в силу военного времени" всем вам показалась чудовищной. Командир лично отправился в адмиралу и упросил его отложить погрузку угля до 6 час. веч. Была отслужена заутреня и обедня; священник перехристосовался со всеми 400 человеками, и началось разговение; были приготовлены: из консервированного молока сносная пасха, кулич, облитый чем то красным, очень соленая ветчина, крашеные яйца и какие то паштеты. Большинство в кают-компании при этом удобном случае "набодалось"… После отдыха, в 2 часа дня, началась раздача подарков команде и мастеровым по билетам, которые они вынимали на счастье. Для подарков был взят оставшийся в судовой лавочке не проданный товар: белье, обувь, ножи, трубки, нитки и т. п. Раздача заняла около 3 час. времени и породила массу курьезов среди мастеровых и команды, которые ухитрились к этому времени тоже где то и как то нализаться… Эти подарки, оказывается, стоили в общей сложности около 1000 руб.; и расход был покрыт из так называемых "экономических" средств. В 5 час. подошел к нам опять угольщик и начались приготовления к погрузке; а с 6 час. началась и сама угольная оргия. На этот раз грузили довольно быстро, — по 28 tn в час, и приняли всего 500 tn. После погрузки нам было разрешено войти в глубь бухты, так как адмиралу было доложено, что в мастерских "Камчатки" невозможно работать во ночам при задраенных иллюминаторах и запрещении иметь какие-либо огни. Хотя мы и стоим теперь на новом месте, но приходится удивляться, зачем нас сюда перевели, т. к. каждую ночь все-таки приказывают закрывать огни… Переходя на новое место, мы чуть не прободали госпитальное судно "Орел", благодаря командиру, бывшему навеселе и желавшему хвастнуть своей ловкостью перед сестрами милосердия".
Самое последнее письмо от Александра Михайловича было от 29 апреля. В нем он сообщал о поимке в бухте Ван-Фонг японского шпиона, которой с китайской лайбы заносил себе в записную книжку расположение судов эскадры на рейде и названия их.
Чтобы узнать, при каких обстоятельствах A. М. погиб на "Камчатке" в бою, его родные просили морской штаб сообщить им адреса команды, работавшей на этом транспорте и оставшейся в живых. Из штаба был получен ответ с указанием 31 адреса кочегаров, машинистов и др. матросов; по этим адресам были разосланы письма с конвертом и маркой на ответ и с просьбой написать то, что каждый из них знает о гибели A. М. Обратно получено 22 ответа, из них 8 — от машинной команды. Определенного ответа из этих писем на интересовавший семью вопрос извлечь оказалось невозможным: очевидно, не все эти лица видели A. М. перед самой его кончиной; но никому не хотелось сознаться в том, что он этого не видал, или не знает; оттого и показания вышли довольно противоречивыми. Но эти письма подробно обрисовывают печальную картину напрасной гибели транспорта и его беспомощность в бою. В них обрисовывается также и характер отношений A. М. к своим подчиненным".
Один из машинистов с "Камчаткии сообщил", что Александр Михайлович был "весьма любим матросами за его веселый нрав, мягкий характер и за его всегдашнее огромное присутствие духа, не покидавшее его даже в самые тяжелые минуты и весьма ободрившее в бою оробевшую было команду кочегарни".
В самое последнее время одному из товарищей удалось получить следующие сведения об A. М. Плешкове и судьбе транспорта от машиниста, работавшего на "Камчатке" и вернувшегося на завод, с которого его взяли на корабль:
"А. М. был вторым младшим механиком из четверых. В бою его место — в кочегарном отделении. До 5 час. пополудни транспорт был под защитой наших судов. Но потом мы очутились окруженными шестью японскими крейсерами. Начался расстрел "Камчатки". Первый снаряд попал в мачту, второй — в каюту офицера, третий снаряд, навесный, попал между машинами, никого не ранив, четвертый снаряд пробил борт, попал в мастерскую и в цилиндр высокого давления. Обе машины встали. Минут через пять после этого на транспорте, лишенном всякой дальнейшей возможности передвижения, снаряд попал в кочегарное отделение, перешиб паровую магистраль и др. паровые трубы. Из людей, бывших в носовой кочегарке целыми вышли на палубу только двое, а из кормовой кочегарки никто не вышел, и выхода из нее уже не было". Смерть застигла Александра Михайловича, очевидно, на месте работы.