Путь к Цусиме

В Высочайшем рескрипте, пожалованном г-ну министру иностранных дел графу Муравьеву, 1 января 1900 г., упоминалось, что он способствовал "осуществлению заветного стремления России — иметь на Крайнем Востоке свободный доступ к открытому, незамерзающему морю", и указывалось на то, что уступка в наше пользование Квантунского полуострова с портами Артур и Дальний "отвечает насущным потребностям России, как великой морской державы, и создает в Тихом океане новый центр для торгово-промышленных предприятий всего мира"…

В соответствии с этим в период 1898–1904 гг. из свободной наличности государственного казначейства было отпущено девяносто миллионов рублей главным образом для усиления нашего Тихо-Океанского флота, независимо от увеличения размера ассигнований на обыкновенные расходы морского ведомства[42].

И действительно, состав нашей тихоокеанской эскадры в П.-Артуре и Владивостоке перед войной все время увеличивался боевыми единицами, но "из кораблей, стоивших многие миллионы каждый, мы умудрились там сделать только гостинницы[43] для приезжавших на цензовые гастроли адмиралов, штаб-офицеров и обер-офицеров"… А затем, к началу войны, у нас оказались налицо вороха исписанной бумаги с надписями "дело" о том и том, а самое дело было или кое-как выполнено, — только "для видимости", или запоздало исполнением, или же и вовсе не сделано, хотя и "проведено" через все стадии рукописной отчетности и фиктивного контроля; так было, напр., во Владивостоке, где… "пропал док", могущий, по доставленным в министерство сведениям о его законченной постройке якобы вмещать в себе суда до 12.000 тонн водоизмещения, а на самом деле вовсе не оказавшийся в наличности ("Рус. Бог.", 1905 года, № 9), когда надо было ввести в него для починки поврежденный Японцами наш крейсер.

Это последнее сообщение не было опровергнуто. Нельзя думать, чтобы оно прошло незамеченным, так как в журнале "Рус. Бог." оно вошло в состав обширной сенсационной заметки, в которой со всеми подробностями и цифровыми данными был обрисован целый ряд колоссальнейших хищений, происшедших в России до войны и во время войны в ведомствах морском, военном, интендантском, путей сообщения и др. Это были поистине образцовые примеры хищений, умело проведенных опытными в этом деле людьми, которые благополучно здравствуют и поныне.

Броненосцы "Суворов", "Бородино", "Александр ІІІ-й" и "Орел", должны были быть в Тихом океане еще в 1903 г. как это предполагалось при их закладке[44], а они не были готовы к отплытию из Балтийского моря даже и в середине 1904 года, несмотря на всю спешку при окончании работ в этом году. А если бы делать приемку как следует, "Бородино" с его неудовлетворительными машинами не могло бы пойти и в 1904 году.

При составлении нашей строительной программы, в одной части ее мы "прозевали[45] переворот, совершившийся на западе в сторону усиления брони, и жили все еще тем самым, что в культурных странах считалось необходимым делать лет двадцать тому назад: все европейские государства, Соединевные Штаты Америки и Япония давно уже строили крейсера, исключительно большие и броненосные, а мы, — только одни мы строили в это время почти исключительно крейсера небронированные и среднего водоизмещения"… Перед самой войной число броненосцев у России и Японии было почти одно и то же (семь и шесть соответственно), но число бронированных крейсеров было много выше на стороне Японии; у нее их было восемь, a у нас только два — "Баян" и "Громобой"; a вся остальная масса (девять новых крейсеров[46]) была выстроена у нас небронированной; и все, что доканчивалось работой в последние годы перед войной (еще шесть новых крейсеров[47]), тоже не было у нас бронировано. Японские бронированные крейсера вошли с состав неприятельского боевого ядра, а наши новые, дорогие[48] крейсера несли в бою сторожевую службу при транспортах и с трудом отбивались от легких японских крейсеров.

При выполнении нашей показной строительной программы мы возлагали надежду и уверенность главным образом на свои внутренние силы и средства; но у нас никогда не было единства плана в выполнении технических работ, никогда не было свободной критики плохо осуществленного, не было и плана таких критических исследований, не было и последовательного совершенствования конструкций; вследствие этого после хорошо выработанных и удачных конструкций мы потом начинали снова осуществлять плохие, считаясь с какими-нибудь совершенно побочными для дела соображениями и капризами… Словом, у нас не было ни настоящего дела, ни ответственного, работающего хозяина в деле. Хозяйничали многие, а никакой серьезной ответственности ни перед кем они у нас никогда не несли…