Путь к океану (сборник)

Перовский встретил Геннадия Ивановича тоже приветливо. Тщательно ознакомившись с результа­тами исследований, он обещал свою поддержку, но предупредил, что только он и Меншиков будут под­держивать Невельского на заседании; все остальные настроены враждебно, особенно Нессельроде, военный министр Чернышев[33], директор Азиатского департамента Сенявин и уже знакомый нам генерал Берг.

Второго февраля 1850 года Невельской был вызван на заседание комитета. Обстановка и суровый, недо­брожелательный вид присутствующих скорее напоми­нали судилище, чем деловое заседание. Невельской должен был отвечать стоя. Огромный, крытый зеле­ным сукном стол, мягкие кожаные кресла. Сверкали ордена, металлическими переливами взблескивал муар орденских лент. В помощь тусклому свету зимнего петербургского дня были зажжены свечи в начищен­ных шандалах. На стенах – карты различных экспеди­ций в район Амура, на столе – папки с документами.

Для начала граф Чернышев, не вставая с места, строгим тоном объяснил Невельскому, какому суровому наказанию должен был бы он подвергнуться за опись лимана и устья реки без высочайшего на то разрешения и представления Меншикова; затем ска­зал, что, полагаясь на авторитет знаменитых путеше­ственников Невельского и на донесения барона Вран­геля, он считает, что Невельской ошибся в своих ис­следованиях. Нессельроде высказался в том же духе. Подбадриваемый сочувственными взглядами Меншикова и Перовского, выпрямившись во весь рост, Невельской с достоинством и твердостью отвечал:

– Отправляясь из Петропавловска для описи лимана, я исполнил свой долг как верноподданный его величества. Миловать или наказывать меня за это может только один государь...

Уже в третий раз за эти дни Геннадий Иванович обстоятельно изложил все, что мог, в доказательство своей правоты и закончил так:

– Мне и моим сотрудникам бог помог рассеять заблуждение и раскрыть истину. Все, что я доношу, так же верно, как верно то, что стою здесь. Что же касается китайской военной силы, то сведения об этом, доставленные китайской миссией из Пекина, не­правильны. Не только китайской военной силы, но и малейшего китайского влияния там не существует. Гиляки, там обитающие, вовсе не воинственны, и я по­лагаю, что не только семьдесят, но двадцать пять че­ловек достаточно для поддержания порядка. Гиляки считают себя от Китая независимыми, и весь этот край при возможности проникнуть в него с юга, что доказали последние открытия, может сделаться добы­чей всякого смелого пришельца, если мы, согласно представлению генерал-губернатора, не примем ныне решительных мер. Я сказал все, и правительство в справедливости мною сказанного может легко удо­стовериться.

Однако все это нимало не убедило враждебно на­строенное большинство комитета, и, несмотря на горя­чие доводы Перовского и Меншикова в пользу пред­лагаемых Невельским мер для освоения края, комитет вынес постановление относительно устья Амура в прежнем духе боязливой нерешительности: основать зимовье на юго-восточном берегу Охотского моря для того, чтобы Российско-Американская компания могла вести торговлю с гиляками.

На имя Муравьева было составлено повеление со­ответствующего содержания со строжайшим запре­щением касаться устья Амура.

Комитет удовлетворил ходатайство Муравьева о назначении Невельского в его распоряжение, и это служило залогом успеха в дальнейшей борьбе.

На основании положения об офицерах, служащих в Сибири, Невельской был произведен в капитаны 1-го ранга и назначен для особых поручений к гене­рал-губернатору. Не задерживаясь, он отправился в обратный путь; 27 марта 1850 года прибыл в Ир­кутск и тотчас начал готовиться к отъезду на Амур.

За неделю пребывания в столице Восточной Сиби­ри Невельской два раза побывал с визитом у Зорина и виделся с Катей Ельчаниновой, а в третий раз встретил ее у генерал-губернатора. Эти встречи, ко­роткие и почти безмолвные, очень сблизили Геннадия Ивановича и Катю. Девушке казалось, что она навсе­гда расстается с обаятельным и почему-то таким близ­ким человеком, что страшные, неведомые опасности ждут его в неисследованном краю. Ей было жутко и горько думать об этом.

Невельской полагал, что он – немолодой уже, не­заметный, рядовой труженик и не за что полюбить его такой очаровательной девушке. С его отъездом Катя найдет себе мужа среди блестящей свиты Му­равьева и навсегда уйдет из его жизни, оставив свет­лое воспоминание и грусть неразделенной любви. Образ Кати и чувство к ней, горькое, щемящее серд­це, сливались у Невельского с тревогой за любимое дело.