Путь к Горе Дождей

Восточнее дома бабки солнце поднимается из самой равнины. Раз в жизни, верю я, должен человек задержаться умом на земле былого. Он должен отдаться неповторимому пейзажу, наставившему его на путь, рассмотреть его со множества точек зрения, подивиться и поразмыслить о нем. Он должен представить себе, будто касается его своими руками в каждую пору года и вслушивается в звуки, что раздаются на нем. Он должен вообразить тамошних обитателей и все легчайшие дуновения ветра. Он должен припомнить яркий свет луны, все краски восхода и заката.

Эпилог

13 ноября 1833 года, в первый послеполуночный час, мир, казалось, пришел к концу. Покой ночи внезапно нарушился; в небе вспыхнули слепящие искры света, света такой силы, что люди пробуждались от сна. С густотой ливня по всей Вселенной падали звезды. Некоторые были ярче Венеры, а одна, как говорили, была больше Луны.

Этот ярчайший метеорный дождь занял особое место в памяти племени кайова. Он вошел в число самых ранних событий в календарные летописи и на деле отметил начало хронологического этапа в сознании соплеменников. За год до того Тай-ме был похищен военным отрядом осейджей, и хотя позже он вернулся, утрата фетиша явилась немыслимой потерей, а в 1837 году кайова заключили свой первый договор с Соединенными Штатами. Падучие звезды, казалось, отразили внезапный и жестокий распад древнего порядка вещей.

Да и в самом деле, золотой век кайова был мимолётен – лет девяностосто, считая примерно с 1740 года. Культуре этой осталось балансировать еще недолго, приходя в упадок, примерно до 1875 года, а потом уйти в прошлое – и останется крайне мало материальных свидетельств того, что она вообще была.

И всё же она жива в пределах памяти, пусть уже непрочной. Более того, она присутствует в удивительно живой и богатой устной традиции, взывающей к сохранению ради себя самой. Живая память и несущая ее устная традиция слились для меня раз и навсегда в образе Ко-сан.

Как-то июльским днем, в полдень, к дому моей бабки пришла столетняя женщина. Ахо уже не было, Маммедэйти умер до моего рождения.

Оставалось очень мало кайова, помнивших Пляску Солнца – одной из них и была Ко-сан. Она была уже взрослой, когда появились на свет мои дед с бабкой. Тело её было согбенно, лицо же глубоко избороздило время. Ее тонкие белые волосы были схвачены черной вязаной сеткой, хотя она носила и косы; зрячим был лишь один глаз. Одевалась она на манер почтенной дамы кайова, в темное глухого покроя платье, доходившее ей почти до щиколоток, с длинными свободными рукавами и широкой, наподобие фартука, лентой. Она уселась на скамью в палисаднике, так сильно уйдя в толщу лет, что казалась на удивление маленькой. Помолчала какое-то время – может, и задремала, – а потом начала говорить и петь. Рассказывала она о многом, а однажды поведала о Пляске Солнца:

Я и мои сёстры были тогда очень маленькими, было это много лет назад.

Как-то рано поутру нас пришли будить. С равнины принесли огромного бизона. Все вышли поглядеть на него и помолиться. Слышалось много голосов. Один человек сказал, что палатка уже почти готова. Нам велели идти туда, и кто-то дал мне кусок материи. Он был очень красивый. Тогда я спросила, что мне с ним делать, – и мне сказали, что я должна привязать его к дереву Тай-ме. На этом дереве были и другие куски ткани, и я прикрепила свой.

Когда каркас палатки был готов, начинала петь женщина, а иногда мужчина.

Вот так:

Все приготовлено,

Теперь пусть выйдут четыре союза.

Пусть выйдут и принесут листья,

Ветви к палатке.

А когда ветви привязаны по своим местам, вновь запевают:

Пусть выйдут юноши.

вперед, юноши, теперь пора нести землю.