Я возвратился к Горе Дождей в июле. Весной умерла моя бабушка, и я хотел побывать на ее могиле. Она прожила долгую жизнь и к концу сделалась совсем дряхлой. Единственная дочь была при ней, когда та умирала, и мне говорили, будто в смерти лицо ее стало детским. Мне нравится думать о ней как о ребенке. Когда она родилась, кайова переживали последний величайший миг своей истории. Более столетия они были хозяевами просторов между Смоук-Хилл и Ред-Ривер, от истоков Кэнедиэн-Ривер до развилки Арканзаса и Симаррона. В союзе с команчами они царили по всему югу Великих Равнин. Война была их священным делом, и принадлежали они к числу лучших наездников, каких только знавал мир. Но война для кайова была в основном делом выбора, а не выживания, и они так и не смогли постичь мрачного смысла неумолимого наступления американской кавалерии. Когда, наконец, рассеянные и голодные кайова были изгнаны на Меченые Равнины, в холод осенних ливней, – они впали в отчаяние. В каньоне Пало-Дуро они бросили свои пожитки на разграбление и не располагали больше ничем, кроме собственной жизни. Чтобы спастись, они сдались армии в Форте Силл и пошли в неволю – в старый каменный загон, что и ныне стоит, превращенный в музей. Бабка моя была избавлена от унижения этих серых стен, опоздав родиться лет на восемь-десять, но с рождения помнила горечь поражения и мрачный вид старых воинов.
Ее звали Ахо, и была она частью последней культуры, родившейся в Северной Америке. Предки ее пришли с возвышенности западной Монтаны почти триста лет тому назад. Они были горным народом, таинственным охотничьим племенем, чей язык никогда не был с уверенностью причислен к какой-либо группе. В конце XVII столетия они начали долгое странствие на юго-восток. По пути кайова подружились с кроу, передавшими им степную культуру и веру. Они обрели лошадей, и их древний бродяжий дух внезапно оторвался от земли. Они обрели Тай-ме, могучий фетиш священной Солнечной Пляски, с той поры – предмет своего поклонения, и таким образом приобщились к божественности солнца. Не последним было и обретение чувства судьбы, а отсюда – отваги и гордости. Вступив на юг Великих Равнин, они переродились. Отныне не были они рабами нужды да простого выживания – это было благородное и опасное сообщество воинов и конокрадов, охотников и солнцепоклонников. По мифу о Первотворении, кайова вступили в мир через полый древесный ствол. В известном смысле – странствие их стало следствием этого древнего прозрения, ибо они и в самом деле вышли из небытия.
Хотя бабка моя прожила свою долгую Жизнь в тени Горы Дождей, необозримый пейзаж глубин континента хранился в ее кровной памяти. Она рассказывала о кроу, с которыми никогда не встречалась, и о Черных Холмах, где никогда не бывала. Я хотел воочию повидать то, что в более совершенном виде являлось ее мысленному взору, и проделал путь в полторы тысячи миль, пустившись в свое паломничество.
Йеллоустон, казалось мне, был вершиной мира, краем глубоких озер и тенистых лесов, каньонов да водопадов. Но как он ни был прекрасен, там возникало чувство замкнутости пространства. Горизонт отовсюду подступает вплотную высокой стеной лесов и глубоких тенистых впадин. Приволье гор – совершенно, но оно – удел орла и оленя, барсука и медведя. Кайова же мерили собственный рост открытым пространством, а глушь сгибала их и слепила.
Спускаясь к востоку, высокогорные луга сходят на равнины. В июле на внутренних склонах Скалистых Гор обильны лён и гречиха, очиток да спорыш. Земля раздается, и горизонт отступает. Кучки деревьев и стада животных вдали дарят взору простор, а уму – откровение чуда. Дневной порой путь солнца дольше, небо же превосходит всякие мыслимые пределы. Огромные взмывшие облака плывут по небу, отбрасывая тени; те ползут по равнине, словно вода, разливая поля света. А дальше, в землях кроу и черноногих, равнина желтеет. Сладкий клевер наводняет холмы, полностью укрывая и скрадывая почву. Здесь кайова задержались в своем странствии: они подошли к пределу, где Жизнь их должна была претерпеть изменения. Равнина была подлинной обителью солнца. Именно здесь обрело оно облик божества. Когда кайова подошли к землям кроу – за рекой Бигхорн им открылись темные на восходе горные склоны с сияющими отрогами и мощь божества в пору солнцестояния. Они не сразу двинутся к югу, к котловине земной, простертой внизу, – они должны будут напитать свою кровь землями севера и задержаться взглядом на горах подольше. Они несли Тай-ме в пути на восток.
Густая мгла лежит в Чёрных Холмах, а земля там – будто Железо. С вершины хребта я различал Башню Дьявола, вставшую на фоне серого неба, словно в пору рождения времен утроба прорвалась сквозь покровы и началось движение бытия. Есть в природе вещи, порождающие устрашающую тишь в человеческом сердце; к ним относится и Башня Дьявола. Два столетия назад – и они не могли поступить иначе – кайова сложили легенду у основания этой скалы. Бабка рассказывала мне: